еще недовольно.
Это было нетипично для шефа московских Темных. Он вообще редко выставлял настроения и чувства напоказ, а если и случалось когда такое, длилось сие весьма недолго. Пора бы ему перестать изображать недовольство и начинать методично выдавливать из Лайка информацию. А уж последнее Завулон умел как никто в этом мире.
– Я жду, Лайк.
И Шереметьев честно, без утайки и недомолвок, пересказал Завулону все недавние диалоги с младшими коллегами. Плюс некоторые собственные мысли. Плюс догадки, которые родились у него прямо во время изложения. Крыться дальше не имело смысла. Более того, это стало опасным.
Глава московских Темных после рассказа задумался. Надолго – на целых полбутылки «Хайнекена». Лайк «Хайнекен» не любил, поэтому патриотично пил светлую классическую «Оболонь» и ждал.
– Вот как, значит, – очнулся наконец от размышлений Завулон. – Город-Иной. Смелое обобщение, Тьма покрой, очень смелое! Это кто придумал? Опять Турлянский?
– Швед. Николаевец. Новый глава Причерноморья.
– Ага, ага… Значит, ты решил, что под соусом передачи дел твои эксперименты будут выглядеть более невинными?
– А что, у меня есть выбор? – огрызнулся Лайк. – Экспериментировать в Киеве себе дороже, да и присматривают за Киевом иди ты как. А больше экспериментировать негде. В Харькове Шиндже, в Днепре и Донецке просто рискованно, а Одесса и не такое сносила без проблем. Всю гадость просто в море смывает, в глубину, в сероводород.
– Экспериментатор… – Завулон шел на рекорд беспрерывного ворчания. – Ты хоть отчеты Рафаэля Плюмаржа о парижском сиянии читал?
– Читал.
– А Скотта Дартье? «О сущностях селений людских?»
– Читал.
– А «Урбаноида» некоего Марибора Браника?
Лайк едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак:
– Это не читал. Это писал…
Теперь настала очередь удивляться Завулону:
– Что, правда? «Урбаноида» написал ты?
– Я. В восемьсот тридцать шестом. После… Ну ты знаешь, после чего, раз упомянул в этом контексте.
– Никогда бы не подумал, – впечатленно фыркнул Завулон. – Ладно, значит, предметом ты владеешь лучше, чем я полагал. Это радует.
Лайк скромно усмехнулся.
– Ну тогда долго мне объяснять не придется, – подытожил Завулон. – Могу сказать, что большинство выводов, изложенных в «Урбаноиде», ложны. Но некоторые все же верны. В частности, почти все, что ты и Дартье писали о белом фоне, не подтвердилось. Зато все описанные Плюмаржем ступенчатые стадии в случае с Питером налицо, хотя последовательность и не соблюдена. Инквизиция разрабатывала питерский феномен лет пять, не меньше. Как выяснилось.
– Ты знал? – спросил Лайк.
– Знал, но не знал о теме. Я полагал, Совиная Голова опять затеял тралить Ингерманландские болота на предмет схронов Гриддига и его группировки.
– А Светлые? Знали?
– Подозреваю, не больше моего. Но и не меньше. Вчера Совиная Голова на закрытом анклаве обнародовал результаты питерских исследований. Присутствовали я и Гесер.
– То есть, – развил Лайк, – Инквизиция поняла, что дальше хранить в тайне тему не удастся?
– Естественно. В тот же день Гесер встречался с фон Кисселем и европейцами. И тут ты срываешься из Киева и мчишь как угорелый в Одессу! Светлые, по-моему, чуть общую тревогу не забили. Я, кстати, тоже.
– Но почему, елки-палки? – вовсе уж изумился Лайк. – Какой в том криминал, если шеф киевского Дневного Дозора после довольно сложной и изнурительной выездной операции отправляется к морю развеяться? А если разобраться, так и вовсе по делам?
Завулон допил пиво и поднял на Лайка пронзительный взгляд. Во взгляде было все – и арктический холод, и отсветы адского пламени.
– Ты действительно не знаешь?
– О чем, Тьма забери? – Лайк даже начал немножечко злиться. – Скажи, Артур, сделай милость, буду знать.
– Взгляни на Одессу, – уныло посоветовал Завулон. – Глазами Марибора Браника.
Лайк послушался и ушел в сумрак. А спустя несколько секунд понял, что будить Одессу ему не придется.
Одесса уже была кем-то разбужена. Ауры отдельных людей еще выделялись на общем городском фоне, но уже очень слабо. Как в Питере лет двадцать назад.
Лайк несколько секунд сидел неподвижно, потом длинно выругался на давно умершем языке и залпом допил пиво.
Пять лет назад Арик стоял на этом же месте. И Тамара стояла на этом же месте. Напротив дома номер два по улице Гоголя. Арик помнил все, что говорил тогда, показывая новой знакомой Одессу.
– Это, – вдохновенно вещал в то утро Арик, жестом экскурсовода указывая на дом, – шахский дворец. Построен шахом Персии, когда его из Ирана погнали; и Россия, чтобы не злить Англию, дала убежище не в столицах, а отправила в Одессу – Порто-франко, вольный город.
О том, что в шахском дворце с некоторых пор обосновался офис Дневного Дозора Причерноморья, Арик тогда умолчал. И на следующий год ничего Тамаре о Дозорах не говорил. Они встречались пять лет, всегда летом, всегда в Одессе, а Тамара так и оставалась дикой Иной без всяких регистраций.
Арик не мог объяснить своих действий. Точнее, своего бездействия. Казалось бы, что сложного – пригласить в офис, официально засвидетельствовать новую Иную, зарегистрировать; даже инициацию в обычном смысле проводить не пришлось бы, а стало быть – заведомо никаких претензий со стороны Светлых.
И все же что-то его удерживало. Возможно – некая странность этой печальной девушки. Может быть, то, что она ничего о себе не рассказывала, – даже откуда родом. Арик знал лишь одно – откуда-то из России. В говоре чувствовалось нечто смутно знакомое, не раз слышанное, но гадать Арик не любил, а спрашивать не хотел.
Как и всякий Иной, он верил предчувствиям. И продолжал бездействовать.
– Это наш офис, – сообщил Арик, отвлекаясь от воспоминаний и возвращаясь в день сегодняшний.
– Близко! – чуть заметно улыбнулась Тамара. – Мы туда?
– Угу.
– А попозже нельзя? Так мало погуляли…
– Мне дела сдавать, Тома. Лайк назначил на десять. Люди из Николаева собрались, из Херсона, из Измаила, из Овидиополя.
– Понятно…
– Пойдем?
– Пойдем.
В холле было сумрачно и прохладно. Дежурил Генка-оборотень, единственный известный Арику оборотень-дельфин. Незаменимый кадр для операций на воде, каковые в порту Одессы были отнюдь не редкостью.
– Привет, Арик!
– Привет, Гена. Все собрались?
– Коберника нет.
– Его вообще в Одессе нет. Брумель приехал?
– Да.
– А Иса?
– Приехал. Со Шведом шушукается. И Ефим уже тут, киевский который. Это правда, что тебя в Киев отзывают?
– Правда, Гена.
– У-у-у… – загрустил оборотень. – А кого вместо?
– Шведа.
– Так я и думал! – немедленно повеселел Гена.
Со Шведом он был весьма дружен – с кем еще дружить дельфину, как не с завзятым мореходом-яхтсменом?
Шведа в Одессе знали и любили. Арик вообще плохо представлял себе Темного, который не любил бы Шведа, рубаху-парня и душу любой нормальной компании. Арик также сознавал, что Шведу очень трудно будет перейти от панибратских
