домов, дарил тепло. Спокойствие порождало каскад необычных мыслей и чувств. Неужели в этом мире невозможно быть счастливым? Почему каждый долбанный день льётся кровь, кто-то умирает, а выжившие испытывают страдания, причём такие, что завидуют погибшим? Кто так решил? Кем установлен такой порядок?
Свернув за угол, я вдруг понял: коренья Несс всё-таки зацепили мозг. Не только прочистили от сомнений и тревог, но ещё и подарили взамен кучу лишних мыслей. Слишком глубоких. Слишком страшных.
Вовсе не то, что мне сейчас нужно.
— Вас тоже кроет? — тихо спросил Рамир. Я поймал взгляд товарища, и хмыкнул, увидев расширившиеся зрачки глаз.
— Есть немного, — согласился с ним. Кларисса молча кивнула.
— Ну, Несс, — буркнул кудрявый боец. — Сучка.
— Зато мы больше не ссымся перед вылазкой, — возразил я. — Лучше уж так, чем с дрожащей жопой.
Рамир неохотно кивнул.
В порту стало ещё шумнее, чем утром — прибыл новый корабль, и рабочие вовсю суетились, выгружая товары. Гнулись под тяжестью больших ящиков, стенали от боли и усталости, но продолжали тягать грузы к телеге, которая, едва не потрескивая от наполненности, возила к ангарам и обратно. Позади грузчиков мелькал давешний прилизанный толстяк, недовольным голосом отдавал приказы, не стесняясь отвешивать и тумаков крепкой тростью с металлическим набалдашником. Работяги с ненавистью косились на начальника, но молчали. Главным образом ещё и потому, что за спиной оного стояли два двухметровых бугая с квадратными челюстями и взглядами типичных волкодавов. Такие сначала вобьют башку по плечи, а потом вежливо предупредят. Толстяк точно не дурак. Возможно, он и сумеет удержаться на посту. Особенно после нашего предприятия.
Я пошёл первым, скользнул мимо рыбацких столов и сушилок, покосился на столпотворение рабочих возле ангаров — работы там было едва ли не больше, чем на корабле, — и приблизился к зданию конторы. Охранников вокруг не видать, но тётка по-прежнему внизу, уткнулась в газету, изредка кривит одутловатое лицо.
Мы встали в сторонке, под деревцем, спрятались в подступившей вечерней тени.
— Готовы? — Кларисса обвела нас хмурым взглядом.
— Без спешки и суеты, — напомнил я. — Иначе налажаем. Рамир — если что увидишь, свисти. Так громко, как сможешь. Лады?
— Понял, — оскалился парень. — Вы там это… поосторожней.
Я кивнул, первым по широкой дуге перебрался на ту сторону портовой улочки, обогнул здание конторы. Остановившись у стены, задрал голову. Да, закуток тут удобный — сбоку и сзади густые кусты, в которых трудно что-то различить с улицы. Но вот на уступе мы будем как на ладони. Придётся поспешить. Хотя, конечно, с такой суетой вокруг вряд ли найдётся кто-то, желающий разглядывать окрестности.
По моему сигналу Кларисса тенью метнулась ко мне. Я упёрся спиной в стену, выставил левую ногу вперёд, сложил руки вместе. Девчонка наступила, оттолкнулась ногой, легко подпрыгнула, повисла на краю уступа. Раз — и, подтянувшись, она уже стоит наверху, у окна второго этажа.
— Давай руку! — Клар свесилась вниз. Я прыгнул, ухватился за ладонь, упёрся ногами в стену, поднапрягся. Толчок — и вот я тоже наверху, на карнизе. Кларисса первой пошла к окну, распластавшись по стене — уступ был узковат для двоих. Толкнув оконную раму, девчонка ловко пролезла внутрь. Чуть погодя высунулась, кивнула мне. Я забрался следом.
Коридор второго этажа был пуст. Отделка тут годилась даже для какого-нибудь особняка, не говоря уж о конторе начальника порта: обитые резными вставками стены, аккуратные новые двери, ровный паркет на полу, пара скамеек и большой пышный цветок в широченной кадке. Везде чистота и ухоженность.
— Нехило они тут устроились, — буркнула Кларисса.
— Зато рабочие голодают, — хмыкнул я. Девчонка поджала губы, в глазах заблестела злость. Будучи выходцами с городского дна, мы сочувствовали работягам. Они надрывались за копейки, пахали столько, что иному фермеру даже не снилось, а в результате — скотское отношение и презрительный плевок через губу. В то время как начальство шикует, устраивая для себя вот такое уютное гнездышко. Мрази.
Осторожно ступая, мы направились к лестнице в конце коридора. У перил я легонько задвинул Клар за спину, пошёл первым, пригнувшись.
У пролёта, заслышав голоса, остановился. Прислушался к разговору.
— Кайсен сегодня совсем разошёлся, — со смешком сказал один. Голос у него был довольно молодой. Парнишка примерно нашего возраста.
— Так его начальник в жопу с самого утра клюнул, — спокойно отозвался второй, явно постарше — с прокуренным скрипучим голосом. — Дескать, заказчик ждёт, а рыбы нема. Убыток для порта, убыток лично для начальства. Он на эти деньги, небось, уже приготовился в тёплые края на отдых сплавать.
— А теперь — скрулий хрен, — хмыкнул Молодой. И, чуть понизив голос, заговорил:
— Слыхал, пару дней назад одного из наших прирезали? В конце смены вечерней, аккурат за углом склада.
— Было дело, — в голос Старого прокралась усталость. — Сам не знаю, но парни бают, якобы слишком много он языком молотил, вот и домолотился.
— Так в порту ведь! — возмутился Молодой. — На глазах у всех, почитай. Беспредел!
— Он самый, — тихонько фыркнул Старый. — Только кому какое дело? Всем насрать. Пацан был молодой, сопливый совсем. Никого за ним не было. Как и за нами, впрочем. Так что больно-то языком не чеши где попало, Лаг. Все сплетни — только между нами. Усёк?
— Да, командир, — поспешно пробормотал Молодой. Раздались шаги, его голос стал немного удаляться. — Может, это… по пивку после смены?
— Можно, — довольно хохотнул Старый. — В жральне как раз молодуха одна появилась. Сочная — ух! Во-о-от такое вымя! Я намедни как зашёл — так сходу утонул меж правой и левой…
Я сделал ещё пару шагов, выглянул из-за угла. Охранники шагали прямо по коридору в сторону окна, обсуждая достоинства служанки и громко гогоча. Спины открыты, оба бойца ничего не подозревают. Удобный момент.
Сердце забилось чаще, во рту резко пересохло. По виску скатилась капля пота. Сука! Если ударю вот так, подло, смогу ли простить себе? Правильно ли это?
— Чего застыл? — недовольно зашептала Кларисса. — Убей их уже!
— Они всего лишь охранники, — заметил я, обернувшись.
— Они — такое же мясо, как мы, — глаза девчонки яростно блеснули в полумраке. — Нас никто не пощадит. Бей! Нельзя медлить!
