едва она перешагнула этот путь (то бишь сменила алый воротник на белый, поменяла прическу, да и начала по-другому краситься — помадой не только нижнюю губу, но и верхнюю), как решила, что с нее хватит. Все что можно было взять из этой профессии, девушка непременно взяла, и поэтому гордо подняв голову ушла из окия 45.
Но в памяти на всю жизнь вклинились уроки, что давала госпожа Осузу из квартала Шинбаши. Насколько она была прекрасной внешне, настолько же и мудра внутри. И более всего Саке была ей благодарна за ее терпение. По природе взрывной характер тяжело давался под корректировку, но девушка не сдавалась, ведь ее вела сильная и строгая рука ее госпожи.
Каждое утро Саке читала новости в газетах, пыталась запомнить спортивные колонки с неизвестными словечками и тяжелую политику, училась играть на сямисэне, танцевать, красиво изящно ходить в окобо 46, подавать чай и кротко улыбаться, при этом правильно отводя взгляд. Это все звучит банально и глупо, но самом деле весьма заковыристый труд. Ведь надо было все делать одновременно и не допускать ошибок.
Именно там Саке научилась сдерживать своих демонов, молчать и делать вид, что «все прекрасно». Как и сейчас, стоя на тропе войны, ей надо было стать спокойной и даже внешне покорной.
Расправив свое уже изрядно грязное кимоно, расчесав заледенелыми пальцами длинные пожирневшие волосы и постаравшись уложить их в прическу, девушка пыталась привести себя в порядок. Конечно, это было сложно сделать, так как под рукой не было ни зеркала, ни элементарной расчески, красивых шпилек и прочих женских атрибутов, не говоря уже о том, что руки ее все еще были связаны. В помещении было полутемно, что в какой-то мере было ей на руку, ведь так Кумыс не заметит того, что вместо помады сейчас у нее на губах кровь, а грязные руки со сломанными ногтями не поддались чистке в остатках воды, что он принес.
К тому времени, как он появился, прошло без малого сутки. Девушка сидела, сложив под себя колени и тупо смотрела в пол перебирая в голове реплики, чтоб вести легкий диалог.
На рассвете дверь скрипнула. На этот раз Кумыс решил сразу подать голос:
— Саке, только не кидайся, — и усмехнулся своим же словам, — ты же знаешь, что я прихожу к тебе с миром.
Девушка молчала. Ей недозволенно кричать, а тихого голоса он скорее всего бы не услышал.
Когда мужчина, приподняв руки (будто сдается) заглянул в контейнер, то слегка удивился. В пыльном спертом воздухе (не потерявшем все запахи былого рыбного промысла), где лишь через щели пробивался свет, в углу, изящно разложив ткани кимоно и опустив голову, сидела Саке. И было что-то волнительно прекрасное в этом всем виде, атмосфере. Она как жемчужина в болоте: блестела и переливалась.
— Саке? — как-то вопросительно обратился к ней Кумыс.
— Здравствуй, — подняла она глаза.
— Что все это значит?
Девушка мило улыбнулась и указала рукой на место рядом. Лишь в этот момент мужчина заметил, что она разложила сухофрукты по ржавым склянкам. Для всего мира эта картина выглядела бы абсурдно-убогой, но почему-то Кумыс был лишь заинтригован. Он никогда не видел гейш при работе, и эта вся церемония окрашивалась нотками любопытства.
— Я подумала, что ты скорее всего устал бороться со мной и решила выслушать твою историю.
Кумыс усмехнулся, мотнув головой и все же присел, но не в позе сэйдза 47, как Саке, а на восточно-арабский манер — подобрав под себя ноги в позе лотоса. Он ни на секунду не отводил взгляд от Саке: во-первых, с практичной точки зрения он понимал, что она в любой момент может броситься к двери и вновь попробовать сбежать, а во-вторых, что-то было неуловимое в ее жестах, глазах и речи, что притягивало.
— Что печалит тебя, Кумыс? Груз чьего бремени ты все это время несешь на своих широких плечах? — полушепотом спросила она.
Мужчина не знал, откровенничать ли ему с ней или просто промолчать. Второе даже было бы куда правильнее, ведь в какой-то мере она его «жертва», а не наоборот.
— Это долгая история, Саке, — хотел он отмахнуться.
— Так давай не будем торопиться. Ведь я никуда не бегу, — последняя фраза рассмешила его.
— Да, и на том спасибо.
— Ты изменился, — для кого-то это фраза показалась бы провокационной или как минимум неприятной в данной ситуации (в особенности для Кумыса, что слышал это выражение не единожды от Текилы в последнее время), но голос девушки скорее говорил «все в порядке, это нормально».
— Все мы меняемся, Саке.
— Ni tsu no hanabira
da ke ga ochi mashi ta — so shite do no you ni botan
no kata ga kawari mashi ta! 48 — грустным голосом процитировала она строки из хокку Масаока Сики 49, прежде чем продолжить. — Мне кажется, что ты взял на себя обязанность, которая тебе претит. От этого ты грустен и постоянно напряжен.
Кумыс слышал, что гейши хорошие психологи, а теперь в этом убедился.
— Ты права в какой-то мере, — кивнул он ей.
— Так расскажи мне, излей свою душу, позволь помочь тебе, — нежно обратилась она к нему чутка наклонившись.
— Я не могу, Саке, — грустно покачал мужчина голову.
— Все в порядке, Кумыс. Можешь не рассказывать, если не лежит душа, — мило улыбнулась девушка, предлагая ему орешки, — я могла бы для тебя сыграть, но здесь нет сямисэна, но могу станцевать. Хотя предположу, что ты решишь, что я попытаюсь сбежать.
— Да, лучше не стоит, — голос Кумыса вновь приобрел легкость.
— Ты был когда-нибудь в Японии? — вдруг спросила Саке.
— Представляешь, нет, — помотал мужчина головой.
— Хочешь, я тебе расскажу? — с таким живой мелодичностью предложила девушка, от чего Кумыс с радостью согласился. Да боже мой, он сейчас согласился бы послушать и про Монголию, которую знал вдоль и поперек, лишь бы это говорила она.
Так незаметно прошло добрых полтора часа, когда разговор из Японии перетек в погоду, а ветер перенес их в звездные ночи, где они разглядывали уже Кассиопею и искали пояс Ориона, когда зазвонил телефон Кумыса. Увидев имя звонящего, он слегка нахмурился, сбросил вызов и обратился к Саке.
— Спасибо, Саке, за это прекрасное утро, — искренне поблагодарил он.
— Хочешь, мы можем повторить этот ритуал и завтра? — предложила гейша, от чего Кумыс улыбнулся и закивал как мальчишка, которого впервые пригласила на танец девушка. — Я буду ждать, — нежно попрощалась она, от чего сердце мужчины наполнилось лепестками сакуры на весеннем закате.
Закрывая за собой дверь
