Сколько Сулир себя помнил, он всегда любил строить. С самого детства. Сначала это были куличики в песочнице, на которые родители шумно умилялись и даже фотографировали на память; в школе пришло увлечение моделированием, но не кораблей-самолётов, а зданий и сооружений, на что Сулир-старший, уважаемый представитель ювелирной ветви санарахских Кумаров, уже посматривал косо; а когда последнее лето детства Сулир провёл в далёкой деревне, бесплатно помогая родителям друга строить дом, Сулир-старший окончательно вышел из себя. Он весьма серьёзно поговорил с сыном, упирая на бесперспективность увлечения физическим трудом в целом и безнравственность бесплатной работы в частности. В заключение беседы отец осведомился о дальнейших планах отпрыска, услышал «Архитектурный…» вместо желаемого: «Папа, я мечтаю пойти по твоим стопам…», тяжело вздохнул, но спорить не стал. И после школы счастливый Сулир Кумар отправился учиться строить. Причём учился с огоньком и азартом, каковых никогда бы не появилось, занимайся Сулир Кумар нелюбимым делом — такой уж он был человек. Точнее — шас.
Окончив институт, молодой специалист несколько лет поварился в суровом строительном котле на общих основаниях, набираясь опыта и сноровки, после чего выклянчил у отца аванс наследства под небольшой процент, основал бюро имени себя и отправился в свободное плавание. И здорово преуспел, заполучив и блестяще исполнив несколько сложных проектов в Москве, Питере и Краснодаре.
Но, даже достигнув успеха, Сулир не изменял семейной традиции, не отказывался от работы, если за неё хорошо платили, и потому никто не удивился, узнав, что маститый архитектор согласился создать современный курортный комплекс на основе старинной усадьбы графов Озёрских…
— Как вам город? — светским тоном поинтересовался Анисим, поняв, что вспышка архитекторского характера улеглась, остальные вопросы Кумарский-Небалуев решит с прорабом в рабочем порядке, и нужно перевести разговор на нейтральную тему. — Красивый, правда?
В прошлый, в первый свой приезд на объект Израилович жил в усадьбе, измеряя, обмеряя, проверяя, прикидывая и изводя окружающих бесконечными жалобами на отвратительные условия существования и комаров. На этот раз он выбрал город, объяснив, что никогда не живёт на стройплощадке, и… Анисим ожидал услышать поток перемешанных претензиями жалоб, но Сулейман, к огромному удивлению окружающих, ответил необычно мирно:
— Хороший город, только маленький.
Несколько долгих секунд прораб, Пихоцкий и сам Чикильдеев таращились на архитектора, думая при этом одно: «Похоже, устал с дороги…», после чего Анисим неуверенно протянул:
— В этом его прелесть.
— К тому же Пихоцкий указал только одно место, где можно вкусно поесть, — капризным тоном сообщил Небалуев. Похоже, он постепенно приходил в себя.
— На самом деле их три.
— Очень надеюсь…
— Есть и четвёртое, только оно в лесу по Тихвинскому шоссе.
— В лесу, значит, далеко.
— Для вашей машины далеко не существует.
И все посмотрели на здоровенный гражданский «Тигр», рядом с которым архитектор казался не выше домкрата. Эта мысль пришла всем, но никто её не озвучил. А Кумарский отвернулся и оглядел застывшие в ожидании бульдозеры и экскаваторы.
— За земляные работы не волнуйтесь, Сулейман Израилович, успеем, — заверил его Василий Данилович, которому очень понравилось обещание вовремя платить зарплату.
— Да, — думая о чём-то своём, произнёс архитектор. — Мы тут всё разроем…
* * *
Гудение.
Гнусное, противное, режущее уши гудение раздавалось всякий раз, когда открывалась ЗНАЧИМАЯ дверь. То есть дверь, нормальное положение которой — закрытое. То есть дверь, способная вывести на свободу…
Вожделенная дверь.
Гудение.
Раньше в гудении всегда слышалась надежда, а сейчас оно означало для Газона исполнившуюся мечту. Надежда обернулась обыденной и немного нудной бюрократической процедурой освобождения.
— Сигизмунд Феоклистович Левый…
— Гражданин начальник, мы ведь уговаривались — Газон, — умильно улыбнулся уголовник.
— Не сейчас, — отмахнулся полицейский. — Сейчас по протоколу.
— Как скажете.
— Сигизмунд Феоклистович Левый?
— Совершенно верно.
— Согласно постановлению… — Офицер зевнул, огляделся и, убедившись, что кроме них в комнате никого нет, о протоколе забыл. — В общем так, Газон, с этого момента ты свободен, как ветер, и считаешься искупившим данное преступление.
— В котором невиновен был с самого начала.
— Распишись за шмотки.
— Это мы завсегда с удовольствием. — Сигизмунд чиркнул завитушку, схватил коробку с вещами, вытащил из неё красную бандану, сорвал с лысой головы и бросил под ноги ту, что украшала его до сих пор, и блаженно ощерился: — Настоящая!
— Чистая? — с иронией осведомился полицейский, которого слегка засвербило от вони из коробки с вещами.
— Домом пахнет.
— А-а…
— Вы её не стирали?
— Побоялись хозяйственный блок отравить.
— Это хорошо…
В недавнем прошлом заключённый, а теперь — свободный гражданин Левый выглядел весьма живописно, даже будучи облачённым в серую арестантскую робу и грязную майку.
Невысокий, но подвижный и необычайно жилистый, крепкий, с довольно длинными руками, Газон походил на бритую наголо обезьяну, поскольку не только на голове, но и на всём его теле — на видимых, во всяком случае, частях — не наблюдалось ни единого волоса. Зато в глазах рябило от разнообразных татуировок: символы, руны, узоры, надписи на непонятных языках, драконы и другие чудовища настолько плотно облепляли кожу господина Левого, что он казался одетым даже без майки.
— Я, эта, переоденусь?
— Обалдел, что ли?! — возмутился полицейский. — В туалете переоденешься. Проваливай.
— Ага… — Почти освобождённый гражданин придирчиво оглядел скомканные в коробке пожитки, после чего осведомился: — А тама ещё ножик был. Большой такой…
— Холодное оружие изъято ввиду отсутствия разрешения.
— Ввиду, не введу… А у меня ещё бутылка виски должна быть… — Левый задумался. — Наверное, недопитая.
— Не было. Что было — всё отдал.
— Зажал бутылку?
— Ты за кого нас принимаешь — за уголовниками допивать? — Брови полицейского сошлись на переносице. — Проваливай!
— Прощевайте, гражданин начальник.
— До встречи.
…На зону уйбуй Красных Шапок Газон Дурич угодил, как, впрочем, и полагалось в клане, по-дурному: спалился на краже из привокзального ларька, в котором и красть-то было нечего, просто уж больно удачно был он расположен: в местечке тёмном и не особенно людном. А за нешибко толстым стеклом ларька притягательно поблёскивали толстые глянцевые журналы «для мужчин», обложки которых вопреки и федеральным, и муниципальным законам не прикрывала непрозрачная плёнка, заслоняющая собой грудастых девок, именуемых, словно машины, «моделями».
Эти-то вот журналы уйбуя и привлекли.
Как-то шёл мимо, хорошо на грудь принявши, да и прельстился… ещё и подходящий кирпич, зараза, невдалеке от ларька валялся. Ну, и что тут поделаешь, коли так удачно сложилось всё? Хватанул Газон кирпичом по витрине — только осколки посыпались. Толстая ларёчница с визгом в дверь выскочила — и бежать! Уйбуй же торопливо выгреб из кассы деньги — получилось меньше двух сотен, — ухватил вожделенные журнальчики, развернулся… и тут же получил по лысой башке дубинкой от подоспевшего патруля. Так и сложилась у Шапки недолгая поездка в зону общего режима.
Переодевшись «в родное»: чёрные кожаные штаны, футболку и кожаную жилетку, Газон вышел за ворота колонии, постоял, переваливаясь с носков на пятки и озираясь в поисках лавки или магазинчика, не нашёл, смачно выругался, показал ни в чём не повинным воротам неприличный жест и медленно двинулся к автобусной остановке, попинывая мелкие камушки и обдумывая, как жить дальше. В карманах кое-что звякало: Родина обеспечила уйбуя не только изоляцией от общества, но и нудной работой и честно расплатилась со страдальцем, так что на бутылку (а то и две) виски и на дорогу до Москвы вполне хватило бы. И именно этим — построением приемлемого маршрута — Шапка и занимался со всей доступной ему серьёзностью.
— Значит, надо выпить. Потом поехать… Не, ща выпить не получится, значит, надо доехать туда, где выпить, а потом поехать снова…
Алкоголиком Газон не был, просто в силу генетических особенностей для полноценного функционирования мозгам Красных Шапок требовался алкоголь, идеально — виски, поскольку от водки дикари становились буйными, вот уйбуй и прокладывал кратчайший маршрут к точке продажи вожделенного напитка.
— На машине, наверное, надо поехать, но угонять нельзя…
