мне под нос чашку с вонючим отваром, – пей, из дома не выйдешь, пока не перестанет идти кровь.
– Ты проклятая ведунья, – прохрипела я между приступами кашля. Я не хотела лечения. Как она узнала про кровь?
– Как это узко и твердолобо, Ягишна, – насмешливо произнесла она. – Как по-деревенски – относиться с предубеждением к любому лечению. И тебе ли обвинять меня в ведовстве?
Ее слепой взгляд был совершенно невинным, но я отчетливо слышала, как именно она это сказала. Не обращая внимания на мои попытки сопротивляться, Мара ловко наклонила кружку, и теплая жидкость полилась по моему горлу, ободранному кашлем до ссадин. Тело предало меня и с радостью приняло лечение. Но слова Мары не давали покоя. Она меня не проведет. Все эти ее странные знания и умения вызывали тревогу, будто я что-то упускаю. Я усилием воли прекратила глотать варево Мары и вдохнула, чтобы возразить, но тут же поперхнулась и закашлялась.
– Ты… что-то ты… – я упрямо давила из себя слова, задыхаясь, но волны, которые принесло питье, уже подхватили тело и понесли по реке сна.
7. Год 25 от Сотворения Столпов
Мост и река Смородина ничуть не изменились. Зато девочка, всё так же босиком стоявшая посреди моста, уже стала девушкой и вошла в цветущую пору, когда приданое готово и вот-вот пригодится. Я чувствовала, что нахожусь прямо с ней, на мосту, но в то же время события происходили без меня, я только зритель, словно бы смотрящий сценку во время ярмарки. Лица девушки, как я ни старалась, разглядеть не получалось. Будто оно постоянно ускользало от взгляда. Волосы ее были шикарны: отросшие ниже колен, цвета воронова крыла, богатые и не убранные в косу, они рассыпа́лись по плечам, свободно падая вниз. Казалось, что девушка могла бы укутаться в них, как в покрывало. Она тряхнула головой, пуская блестящую черную волну по всей длине, и я залюбовалась.
Путник, спешащий по дороге к мосту, тоже казался знакомым. Это был возмужавший Осьмой. Ничего не осталось от тощего смущенного мальчишки. Светлые вихры превратились в пшеничную копну, плечи были широки, и сам он излучал уверенность и силу. Шаг чеканил четко, голову держал высоко и гордо. А светлые его глаза лучились восторгом и восхищением. Волосы Зимы не оставляли равнодушным и его. Он даже сбился с шага, когда скудные лучи солнца отразились в темных прядях.
Подойдя к кромке моста, он застыл, будто опасаясь ступать на доски.
– Ты принесла? – нетерпеливо воскликнул он, голос стал ниже, и в нем слышались нежные ноты. Это была далеко не вторая их встреча.
– Ты слишком часто приходишь, – голос Зимы воплощал само противоречие: радость и беспокойство. – Это может быть опасно.
– Они говорят, что я родился в рубашке, ха! – его голос так и лучился самодовольством. – Так ты принесла?
– Да, – Зима сделала шаг назад и, нагнувшись, повернулась с ковшом, в котором плескалась прозрачная жидкость, сверкающая так, будто в ней было само солнце. Это казалось удивительным в общей серости дня. Жалкие кроны деревьев у берега реки, словно почувствовав волшебную воду, потянулись ветвями в сторону Осьмого и Зимы. Река же, напротив, настороженно замерла, разгладив темные во́ды. Но эти двое ничего не замечали. Ни повисшей звенящей тишины, ни тревожной обстановки вокруг.
Осьмой стремительно сделал шаг на мост, отчего Зима взволнованно дернулась. Она поднесла ковш к губам парня, но было заметно, что они избегают касаться друг друга. Осьмой выпил жидкость одним большим глотком. Время на секунду замерло, а после словно пружину разжали. Река вновь вздыбила во́ды, а деревья испуганно отпрянули, страшась попасть под брызги Смородины.
– Как ты чувствуешь себя? – полюбопытствовала Зима.
– При смерти, – хохотнул парень, за что получил от подруги негодующий замах. Но она так и не решилась прикоснуться к парню, лишь сделала вид, что бьет его.
– Давай же, не бойся, – подбодрил он подругу, вытянув руку вперед.
Зима враз растеряла бравый вид и нерешительно переступила с ноги на ногу. Осторожно, словно к опасному зверю, приблизилась она к юноше. Ковш с глухим тяжелым звоном упал на доски моста, а Зима мучительно медленно протянула парню раскрытую ладонь. Девушка выглядела такой испуганной, плечи ее ходили ходуном. Осьмой, не выдержав напряжения, перехватил ее движение на середине и сжал ее руку, засмеявшись так радостно, как никогда никто не смеялся на этом мосту.
Зима тихо вторила ему мелодичным высоким смехом, чуть удивленным и радостным. Они застыли, глядя друг на друга, и наблюдать за ними в этот момент казалось почти неприличным – столько всего говорили их глаза.
– Я знаю твое имя, – нежно прошептал парень. – Я так…
Внезапно и без того бедный солнечный свет заслонила тьма. Сгустились тучи, и прогремел раскат. Зима испуганно вскрикнула, вскидывая голову к небесам. Грозному могущественному голосу, звучавшему отовсюду разом, вторили удары молний. Один за другим разряды били в мост, заставляя Осьмого и Зиму метаться из стороны в сторону.
– Что! Здесь! Творится! Моя! Собственная! Дочь! Как! Ты! Посмела!
Девушка согнулась и завыла, тряся в ужасе головой и прикрывая ладонями уши. Осьмой пытался поднять ее на руки, опасаясь очередной молнии. Казалось, что голос действует на Зиму гораздо сильнее, чем на него. Мост сотрясался, и воды Смородины поднялись дыбом, расплескиваясь далеко за пределы своих владений. Увидев, что несколько волн закатились на мост, Зима оторвала руки от головы и наконец выпрямилась во весь свой небольшой рост. Как бы это смешно ни выглядело, она пыталась закрыть своим телом юношу, хотя еле доставала ему до плеча. Во́ды реки забрызгали платье Зимы, прожигая в нем дыры, но не нанося вреда телу.
– Отец! Отец, перестань, прошу тебя! – закричала она, пытаясь заглушить раскаты грома. – Я готова понести наказание!
Тучи расступились, гром стих, и засияли яркие лучи солнца, под которыми река будто стала мельче, а деревья жадно устремились навстречу живительным лучам. Прямо с неба в сияющем свете спускался могучий мужчина, волосы и длинная борода его были белы, как легкие облака в погожий день, но до старца ему было далеко. Одежды его отражали свет солнца, но сияние это не распространялось дальше чем на локоть от мужчины. Смотреть на его лицо было почти больно. Виной тому был гнев, исказивший красивые черты и глаза, из расплавленного серебра которых вылетали искры. Мужчина сжимал золотой молот, а за спиной его висел колчан, наполненный сверкающими молниями, похожими на стрелы. Во всём этом сиянии и великолепии сложно было заметить спутника белобородого. Высокий и стройный, закутанный в темную накидку, второй мужчина казался совсем невзрачным. Вокруг него вилась тьма, закручиваясь в причудливые воронки, и лишь застежка под подбородком нет-нет да отражала сияние, исходящее от его величественного предводителя. Легким движением руки
