— Я не знаю, откуда они взялись. И действительно, вовремя. Еще бы пара вопросов и стимулирующих ударов по почкам и меня бы или изуродовали, или вообще убили.
— А задержанные говорят, что вы сами напали на них.
— То есть, я напал на незнакомых мне граждан, без видимой причины?
— Ну почему незнакомых. Там были двое, кому вы повестки принесли.
— Если я установил паспортные данные людей, которые за мной следили, это совсем не означает, что я их знаю в лицо. А вот они знали, что я сотрудник милиции, и принес повестки директору спорткомплекса. Вахтер незаконно, прошу заметить, препятствовал мне войти в государственное здание, по предъявлению служебного удостоверения. Когда я все таки вошел, причем, заметьте, не нападая на вахтера, он позвал группу парней, которая на меня и напала.
— Ну как же вы не знаете в лицо граждан, которых вы вызывали? У вас с ними был конфликт на дороге.
— У меня не было ни с кем никаких конфликтов на дороге. Меня даже не догнали. Советский УАЗ выехал на дорогу, а импортные джипы не смогли этого сделать. Запишите пожалуйста в объяснении большими печатными буквами — я ни на кого не нападал, я ни с кем ни дрался.
— Но показания свидетелей…
— Свидетели — это те, кто меня похитил?
Мишин в раздражении сунул мне бланк под роспись:
— Знаете что писать? Подписывайте.
Я внимательно прочитал текст, и старательно вывел замечания: «Следователь неверно изложил мой ответ, который звучал следующим образом…»
Следователь прокуратуры уходя, раздраженно хлопнул дверью, так что посыпалась старая известка со стен, а я стал думать, что мне делать дальше, а потом, с стариковским кряхтением, пополз в коридор.
— Здорово.
— Привет, ты как? Что-то нужно в больницу принести?
— Нет, ничего не надо. Что нового?
— Ничего хорошего. Приходили два адвоката жуликов, один с золотыми пуговицами…
— В смысле, с золотыми пуговицами?
— Натурально, ярко-синий костюм, и пуговицы из золота!
— Ладно, хрен с ними, с пуговицами!
— Ну вот, начальник РОВД наших боссов вызвал, что-то там долго орали, а потом шеф сказал чтобы я твой сейф открыл и дела на себя переписал.
— Переписал?
— Ну а куда я денусь?
— Ладно, понял тебя, давай, пока.
— Подожди, может чего надо?
— Не спасибо, ничего не надо.
— Коль, ты что, обиделся?
— На тебя нет, повода нет, я на твоем месте сделал бы тоже самое. На боссов — да, у них безусловный инстинкт — чуть что — своих сливать сразу. Ладно, бывай, если что надо будет — обратится смогу?
— Коль, ну ты же знаешь, все что в моих силах!
— Вот то-то и оно. Ладно, бывай.
Из госпиталя меня выкинули через день. Лечащий врач, которого я ранее мельком видел только один раз, прибежал с утра, и фальшиво улыбаясь, сказал, что у меня все в порядке в плане здоровья, долечиваться я смогу и дома, через полчаса мои документы на выписку будут готовы. Я долго возмущался, проверял медицинские документы, заодно утащил с сестринского поста несколько листов бумаги и ручку. Стыдно мне не было. Сколько я работал, ни разу государство ручку мне не выдало, и это была компенсация.
Сделав несколько звонков, я отправился ругаться с сестрой-хозяйкой, которая сначала притащила мне мешок с чужими вещами, затем, получив свои, около часа приводил в порядок одежду, так как мои вещи были в сыром и грязнущем состоянии, с засохшими пятнами крови.
Помахав ручкой медперсоналу, который был счастлив от меня избавится, я двинулся к выходу, но, немного не дойдя до тамбура, свернул в узкий проход, который немного пропетляв, вывел меня во внутренний двор областного управления внутренних дел. Подумав, я свернул к крылу, в котором квартировали пожарные, где проскользнув через холл первого этажа, махнул постовому справками из госпиталя и выскользнул на свободу. Внимательно осмотрелся по сторонам, как испуганный суслик возле норки, дворами прошел до трамвайной остановки.
Теперь осталось определиться, куда мне направиться. Домой или к родителям, по месту прописки, идти было нельзя, бабуля тоже отпадала. Я не смог бы объяснить ей, почему сотрудник милиции прячется от органов прокуратуры. Конечно, из квартиры бабушка бы меня не выгнала, но в покое бы не оставила, каждые полчаса выясняя, что же я натворил, и не лучше ли сдаться органам, а власть потом разберется. А в том, что я сейчас прячусь, я был уверен на сто процентов.
Молоденькая медсестра, по неопытности, приколола к предназначенным мне медицинским документам еще и справочку, касающуюся меня, где над неразборчивой подписью лечащего врача лаконично значилось, что я по состоянию здоровья в следственных действиях участвовать могу. Зная леность доктора, думаю, что эту справочку заказал мой позавчерашний гость — следователь Мишин, который вполне справедливо посчитал, что допрашивать меня в стенах прокуратуры, а еще лучше, в допросной камере изолятора временного содержания гораздо результативнее. Наверное, сейчас сидит в машине у входа в госпиталь, дожидается, когда же плохой мальчик Коля выйдет и упадет в ласковые руки прокуратуры. Если меня сейчас начнут допрашивать по полной программе, я конечно ни в чем не признаюсь, не ребенок я, все таки, но здоровье потерять могу.
Нет, надо найти место и отлежаться несколько дней. А потом уже можно и на допрос идти. На глаза попалась огромное общежитие швейной фабрики. Кстати, хорошее место, что бы мог спрятаться одинокий мужчина детородного возраста, но для этого нужно хорошее здоровье. Боюсь, сейчас я среди местных белошвеек котироваться не буду, останусь невостребованным. Да и финансы требуются, чтобы получить благосклонный приют у местных одиноких сердец. В джинсах обнаружил две измятые купюры по сто рублей. Совсем не густо. Я сплюнул и пошел дальше. Вжикнул чудом сохранившийся в кармане куртки пейджер: «Буду 17 фев». Конечно, унизительно обращаться к бывшей по поводу убежища, надеюсь, что смогу в будущем ответить ей добром на добро.
Здание городского управления внутренних привольно раскинулось в старой части Города, заняв целый квартал. Говорят, что в войну, в его глубоких подвалах хранились сокровища Гохрана СССР, вывезенные в центр страны, и лишний раз проходить здесь без
