и вырываться из плена. Всё таки благородное воспитание взяло своё. При соответствующем обращении ответить грубостью было просто невозможно.
— Слушаю, — немного расслабилась она, но кочергу не выпустила, предупредительно выставив перед собой. — Но не приближайся.
Как ни странно, но на этот разговор мне помог решиться наставник. В очередной раз увидев его увиливания, намеки и недоговорки, я взбесился, хоть и не подал виду. Ну а чем я лучше, получается?
Может у неё и не выходит сдерживать эмоции, но когда не понимаешь что происходит, такое вообще нелегко. Но вот чего, а попытки обмануть, скрыть или манипулировать я от неё не видел.
Так что я рассказал ей всё, с самого начала. Касающееся меня. Пришлось исключить подробности о личных проблемах Германа, просто упомянув, что они были и мы их решали не самыми стандартными методами. Но остров ганзейцев всё равно не мы разнесли.
Ни одну деталь, могущую помочь составить общую картину, я не упускал. Ну, старался ничего не забыть и не делать выводов. Всё таки она знает об этом мире больше меня и сама может сложить факты и понять их причины.
Это было сложно. И долго. Я слышал голоса, раздающиеся снизу и за дверью. Камердинер всё понял без отдельных указаний и не пускал вообще никого, пока мы говорили. За окном начало темнеть, когда я закончил. И повисло продолжительное молчание, нарушаемое нашими поочередными тяжелыми вздохами.
Мы давно расселись по разным углам спальни. Княжна присела на кровать, а я в глубокое кресло. Оттуда я и наблюдал за тем, как она морщит лоб, раздумывая, а на её виске вздулась вена. Сгущались сумерки, размывая её силуэт и зрение перестроилось, придав её серьезному лицу зловещие оттенки.
Я запрещал себе думать, что совершаю ошибку. Что пожалею. Что проще было поступить иначе. Просто ожидал её слов. Даже дом, казалось, затих, подчиняясь моему настроению. Ругань и споры домочадцев прекратились, лишь тихое накрапывание дождя за окном пело свою колыбельную.
— Илья, — от её голоса, вспоровшего тишину, я невольно вздрогнул. — Нам срочно нужно сделать одну вещь.
Она решительно поднялась, а я отогнал самые идиотские предположения. В диапазоне от «сдаться и лично взойти на костер» до «это может быть наша последняя ночь на земле, не будем терять возможности...».
— Ты сказал, что знаешь ритуал принесения клятвы, — опровергла все фантазии она. — И мне необходимо как можно скорее её тебе дать. То, что ты мне рассказал, не должен узнать никто.
— Яна, — меня так резко отпустило от переживаний, которые как я не загонял, но всё это время молчания они грызли меня. — Это необязательно...
— Обязательно, — перебила княжна. — Ты не понимаешь. Если меня будут допрашивать инквизиторы, я не смогу скрыть. Не потому что не захочу. Они смогут узнать правду.
В её руке блеснул металл короткого лезвия. Охренеть, откуда у неё нож то взялся? Но удивление тем, как девушка умудрилась вооружиться, отошла на задний план. Меньшикова была права, от одного взгляда опытного инквизитора ощущение, что он знает про тебя всё. А я ещё ничего не знаю про их техники допросов.
Я подошел к ней и забрал оружие, оказавшееся столовым прибором. Не самое острое и подходящее для подобного, но сгодится. Посмотрел на её открытую ладонь, протянутую мне, и на миг засомневался. Слишком много крови тут проливалось, а всё завязано на ней. Что я увижу про неё и честно ли это?
Яна, вероятно, решила что я не хочу её поранить и схватила меня за руку, пропоров себе ладонь одним быстрым движением. Она едва заметно поморщилась от боли и я отбросил сомнения. Кровь соединилась, полилась на пол, пока я говорил слова, а она повторяла, прикусывая губу.
Сумерки сгустились ещё больше. Я моргнул и меня накрыло видениями, что понеслись, затягивая вглубь памяти рода.
Передо мной вставали предки, деды, прадеды, прапра... Да как вообще хранители справляются с этими безумными ураганами событий? Всё перемешивалось, а я был не в состоянии отделить недавнее от древнего. Чтобы не свихнуться, я подумал о хранителе рода Меньшиковых.
И тут же провалился в бушующую битву. Горела сама земля, на ней не осталось травы или деревьев, просто вся черная поверхность огромного поля была объята языками пламени. Небо было затянуто пеплом, он был везде, забиваясь в уши, нос и рот. Запах гари ударил в нос и пахло жареным.
Вокруг, насколько хватало взгляда, всё было покрыто телами. В грязи, крови и пепле, людей было не отличить от демонов. Непроглядную темень над головами рассекали вспышки молний. Но то была явно не гроза, желающая смыть копоть.
Красные росчерки будто ранили небеса, вскрывая их. Что-то мелькало между алыми молниями. И я увидел хранителя Меньшиковых. Гигантский ястреб с яростным криком спикировал вниз, в копощащуюся гущу тел. И тут же взмыл в небо, в полете раздирая на части демона.
Ошметки полетели прямо на меня, я автоматически прикрылся и вдруг почувствовал дрожь земли и одновременный рев небес. В нескольких метрах от меня толпа исчезла, погружаясь под землю. Следом в это же место ударила кровавая молния и вновь мелькнули крылья.
Над головами отхлынувших от провала людей пронесся темный ураган и взорвался клочьями, выпуская волну жара и фигуру, от появления которой физически придавило к земле.
Меня опустило на колени и ко мне пришло понимание, что я вижу. Это и была битва богов, а я находился в самом её эпицентре.
Погружение в память предков было слишком реалистичное. Если до этого просто мутило от сменяющихся сцен и окружения, то зацепившись за один момент, я получил все чувства разом. Ощущал, как хриплю, не в силах сделать вдох в удушающем воздухе, наполненным пеплом и грязью.
Землю сотрясало уже беспрерывно и чьими бы глазами я не видел, но ноги его не выдержали и передо мной возникла иссохшая земля. Окатило жаром, а за ним над головой пронеслась трескучая ледяная волна. Крики, стоны, рычание, визг раздавались со всех сторон. Ещё и чужая безысходность навалилась, прижимая к земле всё сильнее и сильнее.
Всё это было похоже на конец света, который было не остановить ничем.
Дралось всё со всем, в небесах, на земле и под ней. Что там за боги явились, разом пригнув всех, было не разобрать. Плохие, хорошие, да и боги ли...
Меня замутило и выкинуло в поток, в котором сознание затрепыхалось мотыльком.
