жаль только, что я вряд ли узнаю, чем он закончится.
— Люди теневого правительства?
— Ну да, теневики. Я же так и сказала.
— И что они хотели, чтобы ты сделала с этим пистолетом?
— Застрелила тебя, это же очевидно.
— Зачем?
— Они утверждали, что это каким-то образом поможет мне справиться со своими проблемами, — сказала я. Прозвучало достаточно абсурдно даже для меня, не знаю, что сам Питерс об этом подумал.
— Каким же то образом?
— О, там была целая теория, — я пожала плечами. — Но если отбросить все наносное и оставить только суть, я думаю, что они лгали.
— И тем не менее, ты согласилась?
— А у меня был выбор?
— Всегда есть выбор, сестра.
— Наверное, приятно об этом рассуждать, когда к стулу привязан кто-то другой, а не ты, — заметила я.
— Значит, люди теневого правительства знали, что ты способна причинить мне вред, — сказал Питерс, проигнорировав мою реплику по поводу стула. — Откуда?
— Полагаю, об этом лучше спросить у них, — сказала я. — Потому что я понятия не имею. У меня амнезия, помнишь? И это ни разу не выдумка. Я действительно ни хрена не помню большую половину своей жизни. И знаешь, что в этом самое веселое? Что это еще не конец. Это цикл амнезии, и я в любой момент, под воздействием стресса или пентотала, например, могу уйти в перезагрузку. И тогда тебе самому придется объяснять испуганной шестнадцатилетней девочке, зачем она здесь, и что вы, нехорошие взрослые люди, собираетесь с ней сделать.
— Ключевой вопрос, — сказал он. — Почему ты меня не застрелила? Почему выстрелила в ногу?
— Я тебя пожалела, — сказала я.
А сейчас я уже пожалела о том, что тогда его пожалела. Но в Далласе он не казался мне опасным психопатом. Шарлатаном — да, фриком — да, но я совершенно не могла знать, что то мое решение спровоцирует бойню и выйдет боком не только мне.
— Значит, в твоей душе еще есть добро, сестра.
— Конечно, — сказала я. — А еще я люблю петь цветочкам на рассвете.
— Что у тебя с рукой?
— Я их не чувствую.
— Боюсь, что это издержки твоего нынешнего положения, сестра. Но я спрашивал о другом. Что у тебя с той рукой, на которую наложен гипс?
— Я. Не. Помню, — сказала я.
— Как так, сестра?
— У меня амнезия, — сказала я. — Я помню события всего нескольких предыдущих дней. И когда я проснулась в начале этого цикла, рука уже была в гипсе. Понятия не имею, что со мной стряслось.
— А что сказали люди, притворяющиеся твоими друзьями?
— Что это был несчастный случай. Без подробностей.
— Я хочу посмотреть, — сказал он. — Ты не будешь возражать, если мы снимем гипс?
— А если буду? — спросила я. — А если там после этого все неправильно срастется, я так и буду всю жизнь… А, ну да. Валяйте, делайте, что хотите.
— Брат Дон, — сказал Питерс, не поворачивая головы.
— Конечно, Пророк, — сказал тот и вышел из амбара.
— Расскажи мне о себе, сестра Роберта, — попросил Джеремайя. — Кто твои родители? Ты ведь помнишь своих родителей?
— Конечно, — сказала я. — Мой отец — великий магистр тайного ордена ситхов, Владыка Дарт Кэррингтон, мясник приграничья. Моя мать — галактическая принцесса, которую он пленил во время подавления мятежа на Альфа Центавра. Она была так прекрасна, что при ее появлении меркли звезды и повышалась гравитация. Мой потерянный в детстве брат-близнец сейчас вырос и стал лидером сопротивления, говорят, что он один из лучших воинов галактики Млечного Пути, и сейчас он ищет меня…
Джеремайя Питерс поднял руку, останавливая мою речь.
— А что ты хотел услышать? — поинтересовалась я. — Мои родители — обычные люди, я выросла в маленьком городке, ходила в муниципальную школу, а дальше я ни черта не помню. Это довольно скучная история, и она ничего не объясняет. Думаю, что ответы, которые нужны нам обоим, находятся в той части моей жизни, которую я позабыла.
— Как я могу тебе верить?
— Добро пожаловать в реальный мир, брат, — сказала я. — Вопрос доверия — одна из главных проблем человеческого общения. Я понимаю, что ты вырос в стране розовых пони, но люди постоянно врут друг другу по любому поводу и даже без него. Не знаю, как тут у вас, но там, снаружи, все общество построено на сложной системе вранья.
— Именно это я и хочу изменить, сестра.
— Э… ты хочешь изменить человеческую природу? Не слишком ли амбициозные планы? Может быть, для начала стоит немного снизить планку? Попробуй, например, сделать так, чтобы в кинотеатрах запретили продавать попкорн. А то сидишь, смотришь на экране драматический момент, пульс учащенный, слезы на глазах, все такое, а кто-то рядом хрустит этой фигней, сбивая настрой…
— Для меня нет нерешаемых задач, сестра.
— Значит, насчет попкорна мы договорились?
Вернулся Дон, и мне не понравилось, что он притащил.
Он еле протиснулся в дверь амбара, волоча по полу здоровенный пень, предназначенный для колки дров. Когда он примостил эту корягу справа от моего стула, я заметила за поясом адепта большой плотницкий молоток.
— Я, конечно, не медик, — сказала я. — Но вы уверены, что все делаете правильно? По-моему, гипс снимают как-то не так.
Кайл подошел ко мне сзади, ножом разрезал стягивающий мои руки скотч. Левая тут же упала плетью, закололи иголочки восстанавливающегося кровотока. Правая…
Кайл положил ее на чурбак, придерживая в районе плеча. Дон вытащил из-за пояса молоток.
— Я буду аккуратен, — обнадежил меня он, мерзко ухмыляясь.
Что ж, похоже, мой счет к нему сейчас увеличится еще на один пункт, но это уже не имеет принципиального значения. Я и без того собиралась проломить ему башку при первой же возможности.
Если таковая предоставится мне в принципе, конечно.
— Прости, но у нас нет специальных инструментов, сестра, — сказал Джеремайя.
— Так отправьте за ними кого-нибудь в ближайший город.
— На это нет времени, сестра, — сказал он. — Установление правды не терпит промедлений.
— Интересно, а что ты рассчитываешь там увидеть? — спросила я. — Чешуйчатую когтистую лапу, предназначенную для вырывания сердец, которая сразу ясно даст понять, что я — именно то дьявольское отродье, которым меня считают некоторые твои братья?
— Я не знаю, — Питерс посмотрел на Дона. — Действуй, брат.
Тот занес молоток.
Я зажмурилась.
Дон опустил молоток. Удар я почувствовала, но боли не было. Может, он действительно был аккуратен, как обещал, а может быть, рука потеряла чувствительность.
По гипсу пробежала трещинка. Дон ударил еще раз, и еще, а потом отложил молоток в сторону и принялся выламывать куски гипса пальцами. Мне не хотелось на это смотреть, и я отвернулась.
