и остановились. Вайолетт тяжело дышала, даже задыхалась.
— Зачем? — я хотел помочь ей, но она лишь отмахнулась.
— Там… Лувр…, — она слабо указала на дверь.
Я протянул ей руку. Она раздраженно отошла и грозно посмотрела на меня.
— Иди, — все еще тяжело дыша, говорила Вайолетт, и из ее рта большими клубами вылетал пар. — Сопроводи его.
— Куда?
— Иди! — она топнула ногой.
Я зашел в подъезд, но оставил дверь открытой. Медленно ступая вверх, нервничал. Чем ближе приближалась эта противная мне серость, тем хуже становилось внутри. Почему-то я понимал, что мне будет неприятно общаться с ним, будто бы между нами вдруг оказалась вина, и вот ее мы не можем поделить. Дверь. Вокруг нее струилась черная дымка плохого исхода. Если бы я не открыл ее, то, может быть, все пошло бы по-другому?
С закрытыми глазами я переступил через порог. Комната оказалась пустой. Однако глаза меня обманывали. Я чувствовал чье-то дыхание, какой-то невидимый силуэт следил за моими движениями, остерегался контакта со мной. Кровать была никем не тронута, окно закрыто. На столе лицевой стороной лежала тетрадка, привычная и обыкновенная. Но в ярком свете зимнего солнца я заметил тонкий блеск ровного шва. Еле видимая нитка небрежно переплетала толстую кожу моей тетради, и только эта халтурность в работе того, кто зашил мои рукописи, помогла мне понять, что мои труды кто-то трогал. Я перелистывал исписанные страницы, пытаясь найти хоть какую-нибудь подсказку, позволяющую мне узнать вора. Но все было чисто. Ничего не написано, ничего не исправлено. Один лишь шов, который, может быть, всегда был, но до этого момента оставался незамеченным. Я взял лежащую рядом ручку и осторожно проткнул шрам тетради. Внутри пусто. Пустой каркас, не имеющий ни цвета, ни надписей. Голая тетрадь без обложки, безобразная, скучная, невзрачная.
Я заглянул на кухню. Ничего, кроме неуютной серости и сырости. Никаких звуков.
Тихое шуршание. Я обернулся. Вайолетт стояла над истерзанной тетрадкой и дрожащими руками держала ее в руках. Девушка посмотрела на меня отчаянными глазами, и по ее виду стало понятно, что все упущено. Последний шанс остался позади, а стрелки часов не останавливались.
— Все потеряно…, — дрожал и ее голос.
— Еще есть шанс…, — подавленно проговорил я.
— Ничего нет… Он умрет… Умрет! — она упала на пол в слезах. Ее крик оглушил квартиру.
А в моей голове почему-то играл тихий оркестр. Я давным-давно слышал какую-то классическую мелодию, которая вспомнилась именно в этот печальный момент.
Вайолетт била руками пол, пытаясь до кого-то достучаться. Из ее слез уже нечему было выходить, слишком многое было выпущено. Я присел рядом с ней и просто наблюдал за ее самым страшным, самым опустошающим и ужасным горем. Все в моей серости являлось безмолвием, а в тот момент и подавно каждая вещь грустно наблюдала за печально опавшей звездой, не отводя взгляда.
Мы обернулись. Дверь закрылась.
XX
Я выбежал на улицу. Куда же бежать? Где же он? Куда он мог направиться? В моей голове возник дом Ньепса, и я тут же помчался в сторону Площади. Я ведь чувствовал, что не один, так почему не доверился своему нутру? Почему я снова избежал контакта с самим собой, доверившись реальному, когда весь этот город- самое настоящие опровержение всего правильного и реального? Опять я- тот, кто собирается заниматься писательством- не закрываю глаз, не признаю того, что эти устои мира могут быть нарушены, могут быть ложными и что существует вокруг меня все самое необыкновенное, все самое странное и магическое. Я хотел стать взрослым, но при этом остаться с детским воображением, а в итоге превратился ни во что. Перебежчик, странник, что приходит в чужие города и ломает все построенное и настроенное. Черт подери, хватит уже гнаться за реальным, хватит хвататься за чопорность окружающих интеллигентов, пора стать собой, признать, что мне противно то общество, к которому я стремился, что я стремлюсь не к обществу, а к людям, что я хочу стать нереальным! Отпустив все плохое, я не стал хорошим, а лишь наоборот, утратил ощущение своего присутствия в этом мире. Следя за теми, кого не видят, вместо того, чтобы помочь им, моя гнилая натура дала им видимый огонь, из-за которого они горят, и их фитиль вот-вот кончится. Пора перестать сжимать им горло, надо позволить им жить! Нет смысла их учить, они не научаться, надо дать им возможность существовать, чувствовать и мыслить, и только тогда эти невидимые люди, которые живут не просто вокруг, а в самих нас, приведут наши души к той истине, о которой сказано так много, которую так никому и не удалось найти…
Стоя перед парадной дверью в дом Ньепса, я нерешительно держал ручку. Холодный чугун, из которого была сделана дверь будто бы говорила, что здесь мне не место. То, что я ищу находится не тут. Я отошел от двери. Хотел уже побежать обратно к Вайолетт, но оступился. Все было правильно… Надо идти дальше! Я рванулся к Площади, тяжело дыша. Холодный ветер резал легкие изнутри, нос будто бы проткнули тысячами иголок. Но я бежал, уже не помня зачем, и ноги держали меня, уверенные в своем ходе, все тело просто отдалось их темпу, их надежности и правоте цели, к которой они мчатся.
Площадь была на удивление многолюдна. Счастливые и пьяные жители Пивоварни в пышных куртках различных цветов радовались снегу: дружно играли в снежки, делали снежных ангелов. Вокруг была суматоха, перемешанная с радостью, и, кажется, один я суетливо ищу глазами невидимого человека без лица, спрятавшегося среди толпы, находящегося на грани полного отчаяния и смерти. Несмотря на то, что стрелки часов уже далеко ушли от минуты спасения, никто еще не отменял чуда. Когда человек осознает все, начинает по-настоящему видеть окружающий мир, время чудес только настает. Здесь не работает предусмотрительность и рациональность, здесь царят вера и любовь. И среди всех людей, проходящих мимо меня, все никак не попадалось одно размытое лицо, страшное и угрожающее своей аурой, но, я уверен, сейчас оно в размышлениях. Глубокие думы охватили голову человека, живущего чувствами, и в этот самый момент нужно как никогда спасать его от дурного поступка. Но как я увижу невидимку? Как я должен почувствовать то, чего нет?
Отдаться нутру… Закрыть глаза и попросту идти вслепую. То, чего ты не видишь, нужно искать с закрытыми глазами…
Так я пробежал Площадь бесчисленное количество раз, и настолько устал, что обессиленно упал на одинокую скамейку. Мне нужно было отдышаться, иначе такая беготня меня доведет до
