что и Сеятель руководствуется этими же принципами – безжалостно избавляется от накопленного жизненного опыта, оставляя лишь некоторые важные моменты.
– А ты привык, наоборот, задавать много вопросов и сли-и-ишком о многом думать, – парировала Йенни. Наклонившись, она прошептала: – Но не надо. Ты лишь делаешь этим хуже. – И, легко похлопав его по плечу, добавила: – Идем.
Они вышли из пещер, и солнце непривычно ослепило после долгого пребывания под землей. В горах гулял ветер, тревожил еловые ветки. Под ногами распростерся крутой склон. Если бы Кай решил подняться на эту высоту самостоятельно, то разбился бы, не преодолев и половины пути.
Волк, ждавший снаружи, поднял морду – его глаза, уши и пасть сверкали, отражая свет. Серебристая шкура мерцала, как и снег вокруг, на который попадали лучи небесного светила. Зверь внимательно уставился на них.
– Верни его туда, где мы встретились, – приказала Йенни, игнорируя умный взгляд магического существа.
Льетольв поднялся, приминая мощными лапами снег.
– Только не урони и не убей, – раздалось предупреждение следом.
– Надеюсь, я все же не разобьюсь, – скупо процедил Кай, подходя к волку и касаясь его морды. Он надеялся, что обратное путешествие будет хотя бы немного приятнее.
Настал день, когда, отойдя от полотна, Кай понял: оно почти завершено. Оставалось забыть о картине на несколько дней, чтобы после взглянуть свежим взглядом. Возможно, понадобится что-то подправить, но лишь мелкие детали, ведь основная работа подошла к концу.
«Конец… – словно, чтобы осознать свершившееся, повторил он мысленно. – Все рано или поздно его находит…»
В первую ночь после завершения полотна сон его был тревожным и некрепким – Кай постоянно просыпался. Мысли крутились в голове. Он чувствовал странное облегчение – еще ранней весной, до того, как он приступил к первой картине, его разум посещала предательская мысль: «У меня ничего не выйдет. Я не смогу».
Что, если он ожидает от себя больше того, что представляет на самом деле?
Но в конце концов он гнал сомнения и игнорировал опасения, как делал всегда. Сомнения может развеять лишь одно – дело. И тогда он погрузился в работу.
Теперь Кай видел: он принял верное решение. И вышло все великолепно, как он и задумывал. Но в то же время Кая не покидала мысль, что он оставил часть себя в этих полотнах. Иначе как объяснить пустоту, которую он ощущал в груди? Возможно, ему понадобится время, чтобы прийти в себя. Но будет ли у него это время?
Поднявшись с постели, Кай стал одеваться – солнце встало, а он собирался наконец-то навестить мать. Об этом визите Кай давно думал, но будто всячески избегал. Накрутив на шею шарф, связанный из серой пряжи, Кай заметил свой блокнот с зарисовками. Поддавшись порыву, он взял его с полки, захватив несколько карандашей, положил в сумку. Покинув комнату, провернул ключ в ржавеющем замке.
Спустившись, он пошел по утренней, окутанной сонной тишиной улице. Над горными пиками зависла дымка, а солнце светило ярко, заливая сиянием дома.
Царящее в округе умиротворение передалось и Каю. Он не заметил, как стал прислушиваться к своим шагам и скрипу снега.
Так он добрел до костницы. В этот ранний час мало кто посещал своих предков, но дверь была открыта. Проникнув внутрь и миновав темный коридор, Кай прошел дальше. Вереница черепов стояла на полках, глядя на него пустыми глазницами. Все они были расписаны, на некоторых краска потускнела, но это лишь означало, что рисунок обновят. В церкви этим занимался один из помощников священников, чей род заботился о приходе и проповедовал в этих краях уже больше трех веков. Кажется, когда-то их семейство даже жило по ту сторону озера Хальштеттер в одном из домов, выстроенных вблизи замка Груб. Поэтому не было удивительно, что Герхард, ставший священником в сравнительно молодом возрасте, сам ненамного старше Кая, пользовался искренним уважением. Правда, по важным делам предпочитали обращаться к его родителю – отцу Уильяму.
Каю тоже предлагали расписывать черепа, но он отказался. С самого детства костница вызывала в нем противоречивые чувства. И вот теперь он неожиданно ясно осознал, что ему стоит подумать о своем теле. Если Кай не позаботится об этом, то тоже окажется…
Кай осмотрелся, разглядывая серовато-белые и местами имевшие медный оттенок пятна, оставшиеся после предыдущих слоев краски.
…на полке.
Черепа поблескивали и в лучах утреннего света, льющегося из окна, имели сероватый оттенок. Помимо крестов, что рисовали на лбу над глазницами, было еще несколько основных, часто повторяющихся рисунков. И у всех них имелся смысл. Дубовые листья на кости символизировали славу; лавровые – победу; плющ – символ жизни; и розы – любовь.
На черепе матери Кая вились розы – это было решение бабушки. Кай бы вряд ли остановил свой выбор на этом цветке. Но он даже не знал, как выглядела его мама. Когда она покинула дом, дед Кая в ярости из-за своеволия дочери уничтожил единственный портрет, а через пару лет и он и она погибли. Если подумать, за какой-то месяц их семейство сократилось до одного лишь Кая и его бабушки. А теперь их родовая линия и вовсе прервется на нем.
Кай зажег тонкую свечу, поставив ее рядом с черепом, и некоторое время стоял неподвижно. Он даже не заметил течения времени, лишь понял, что солнечный свет стал ярче. Его привел в себя стук трости по камню, легкий и звонкий. Так звучала трость, которую носили для украшения, в угоду моде, а вовсе не как предмет необходимости. Трость деда Йона всегда стучала тяжело и глухо, словно кара, каждый раз обрушиваясь на землю, – престарелый мужчина переносил на нее немалую часть своего веса.
Оден Хэстеин был единственным человеком в Хальштатте, который, будучи истинным аристократом, следовал модным веяниям столицы даже в захолустье.
Он вошел в костницу, слегка пригибаясь, и рукой, облаченной в черную перчатку, изящно поднимая трость над землей. На голове у него была шляпа-котелок, а на плечах шерстяное пальто. На висках его среди черных волос проступала седина, как и на аккуратно стриженной бородке. Лицо было худым, со впалыми щеками и большими блестящими глазами. В свое время он был весьма привлекательным мужчиной, и даже ныне остатки былой красоты явственно проступали в его благородных чертах.
Если он был удивлен присутствием Кая, то ничуть этого не показал. Тот кивнул, поприветствовав неожиданного посетителя. Насколько он знал, у рода Хэстеинов был свой склеп по ту сторону озера. И размером он лишь немногим уступал всей территории, отведенной под кладбище в Хальштатте.
Оден Хэстеин остановился у одной
