– Стало быть, намереваясь использовать люксий для создания армии и устанавливая в Шарми военную диктатуру, вы таким образом являете свой патриотизм? Вполне в духе консервативного подхода. Но несколько устарело.
– Старые методы – наиболее проверенные. И потому наиболее действенные. Я не собираюсь сидеть и смотреть, как вы и ваши сторонники будете играть в прекрасный новый мир, так, словно Шарми – ваш лакированный столик, а шармийцы – ваши оловянные солдатики. Я затопчу этот костёр до того, как он разгорится, и сохраню всё, что ещё возможно сохранить. И ваши потомки поблагодарят меня, если не удосужитесь вы.
– Насколько я поняла ваши намерения относительно меня, возможности обзавестись потомками у меня не будет.
– Почему же нет? В мире нет ничего невозможного. Можно уничтожать, а можно сохранять. И я, как бы вы ни упорствовали в обратном мнении, стремлюсь именно ко второму.
Женевьев промолчала, дожидаясь, пока он продолжит. Монлегюр побарабанил пальцами по столу.
– Вы, полагаю, уже поняли, либо вам объяснили те, кто помог вам дойти так далеко, что для полного успеха моего замысла необходима поддержка правящего монарха. Оттого и говорю вам, что, будь хоть ничтожный шанс переубедить вашего отца… но полно об этом. Он мёртв, а вы живы. И если вы оставите мне возможность не убивать вас, я с превеликой радостью воспользуюсь ею.
– Вам нужен монарх-марионетка? Согласный с вами во всём и подчиняющийся беспрекословно вашей воле?
– Подчиняющийся воле исторического процесса, скорее, и согласный с тем, что разумно и необходимо для блага страны. Ну что, маленькая принцесса, сможете вы облечь себя такой ношей?
– Право слово, это становится забавным, господин Монлегюр. Вы стоите тут и уверяете меня, хотя и весьма аккуратно, будто я – ваша последняя надежда, подспудно внушаете мне мысль, будто вам не справиться без меня, а стало быть, сдавшись вам, я обрету над вами власть… Однако не ровно ли это вы предлагали Клайву Ортеге, «истинному монарху», кажется, так вы изволили сформулировать, когда расписывали ему сказку об узурпаторах Голланах?
Монлегюр закусил ус. Его глаза сузились, и Женевьев ощутила, что он впервые смотрит на неё не как на глупую девчонку, не как на привлекательную женщину и не как на куклу в своих руках. Он смотрел на неё как на врага. И это странным образом нравилось ей.
– Ортега был запасным вариантом, – уклончиво ответил он. – Это отдельная история… не хочу тратить сейчас на неё ваше время. Мы полагали… ошибочно полагали, что использовать его будет проще, чем пытаться договориться с вами. Юная кровь, пустоватая голова, правильные убеждения… Требовалось совсем немного, чтобы он стал нашим, но тут, увы, мы его недооценили. Кто мог подумать, что этот юный болван захочет думать собственными мозгами. Впрочем, в итоге и он оказался полезен. Когда он сбежал, мы могли сразу же его схватить, он не ушёл бы далеко, но Дердай предложил оставить его в покое и посмотреть, куда он направится. Он знал ле-Брейдиса лучше нас и, сам того не подозревая, мог оказаться отличным шпионом. Всё, что требовалось, – не терять из виду самого Ортегу и ждать, пока он отыщет вас. К сожалению, это удалось ему отнюдь не сразу, а в Клюнкатэ, когда вы наконец соединились, задержать вас помешали беспорядки на параде големов. За вами следили, но не успели арестовать, когда вы сели в поезд – а затем вдруг сошли с него прямо между станциями. Кстати, я заинтригован. Вы прыгали с поезда?
Женевьев движением головы откинула с лица влажные волосы, вновь упавшие на лоб. Она ничего не сказала, но вызов в её глазах мелькнул, видимо, достаточно явно.
– Храбрая маленькая авантюристка, – с восхищением сказал Монлегюр. – Да вы и впрямь крепкий орешек. Что ж, ваше сношение с бандой старого барона ле-Брейдиса и последующее путешествие с контрабандистами перестаёт меня удивлять. Это вполне в вашем духе. Что же вас так прельщает за морем? Вы в самом деле собирались найти поддержку в Миное? Не думаю, иначе бы они прислали своего резидента, чтобы помог вам добраться к ним… Впрочем, об этом мы ещё успеем поговорить. А сейчас прямиком к делу: я делаю вам предложение.
Женевьев непонимающе посмотрела на него.
– Не то, о котором вы подумали, – раздражённо бросил Монлегюр. – Я, к превеликому моему сожалению, женат, а иначе бы всё могло сложиться ещё лучше. Я не могу предложить вам руку и, тем более, сердце, но предлагаю трон и корону Вольдемара Великолепного. Что скажете?
– Скажу, что вы не можете ни подарить, ни продать мне то, что и так по праву принадлежит мне.
Монлегюр посмотрел на неё с любопытством.
– А вы, похоже, так и не поверили в историю, которую я поведал нашему общему другу Клайву Ортеге? Забавно… Впрочем, всё потом. Я не требую ответа немедленно. У вас будет время на раздумья. Сейчас вы отправитесь в местную камеру, боюсь, не слишком комфортабельную, но вам ведь не впервой терпеть невзгоды. Завтра вас под надёжным конвоем отправят в столицу. Я буду всё время держаться рядом. Нас ждёт ещё множество увлекательных бесед по дороге. Поезда нынче становятся ненадёжны, так что поедем каретой. До того, как мы прибудем в столицу, вам придётся дать мне ответ. О, и насчёт юного ле-Брейдиса – не волнуйтесь. Подозреваю, как он дорог вашему юному сердечку… Он отправится с нами, и будет в полной безопасности до тех пор, пока вы не определитесь с дальнейшим. Жаль, что Ортега погиб, – задумчиво добавил Монлегюр, глядя вдаль. – Ну да ничего не поделаешь.
– А известно ли вашей милости, что, помимо капрала Ортеги, со мной и лейтенантом ле-Брейдисом путешествовала ещё одна особа?
Монлегюр удивлённо посмотрел на неё.
– Да, разумеется, мне доносили. Некая девица, присоединившаяся к вам под Шартоном. Утонула вместе с Ортегой. Я думал расспросить вас о ней позднее, мне любопытно…
– Вам будет ещё более любопытно узнать, что эта девица присоединилась к нам не под Шартоном, а немного южнее. Под Монлегюром. Она пошла с нами потому, что отказалась отпустить со мной Джонатана одного. Видите ли, она его законная жена, но куда более примечательно то, что в девичестве её звали Эстер Монлегюр.
«Слишком рано, – сказал у Женевьев в голове голос ле-Бейла. – Ты выдала ему этот козырь слишком рано. Теперь ты бессильна, и это ничем тебе не помогло». Да, всё так, но слишком велико было искушение, слишком сильно было желание увидеть, как меняется у этого человека чтото в лице, и, самое главное – в глазах. И ещё Женевьев знала: если есть хоть крохотный шанс того, что Клайв и Эстер каким-то чудом уцелели, что их ещё можно спасти, то шанс этот нужно использовать сейчас, до того, как Монлегюр увезёт их с Джонатаном из Френте.
– Ле-Гашель! – заорал Стюарт Монлегюр, подлетая к двери и распахивая её с такой силой, что она ударилась о стену и штукатурка посыпалась на пол. – Ле-Гашель! Капитана ко мне, сейчас же!
Среди сильных мира сего в самом деле, как в водевилях, много злодеев, а попадаются и герои. Среди них есть патриоты и честолюбцы, идеалисты и стервятники, мученики и лжецы. И когда всё это до предела намешано в одном-единственном человеке, так трудно, почти невозможно разгадать, каков он на самом деле, что в нём там, на самой глубине. Так трудно разгадать, и вместе с тем – так легко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
в которой разверзаются хляби морские, дабы явить взору наших героев кое-что интересное
Спросим нашего уважаемого читателя: доводилось ли ему слышать о людях, обладающих удивительным опытом погружения в междумирье? Иными словами, о людях, побывавших на грани жизни и смерти, ещё не покинувших этот мир, но уже заглянувших за грань, отделяющую нас от того мира, куда мы уйдём потом? О, пусть не заподозрит читатель, будто мы пытаемся навязать ему разговор о так называемых тонких материях или, хуже того, о религии и о боге – ведь наверняка строгий наш читатель, подобно принцессе Женевьев, является последователем новейших веяний и не верит во всякую метафизическую ерунду. В самом деле, чем тратить время на этакий вздор, лучше полистать газету. Но и в газете наш читатель рискует прочесть о случаях, широко известных ныне не только спиритуалистам, но и медикам. Разные люди описывают свой опыт по-разному: кто-то – как свет в конце длинного коридора, кто-то – как мягкую сияющую пустоту, а кое-кто встречается лицом к лицу с давно почившей супругой и даже успевает выслушать от неё гневную тираду по поводу недостаточной скорби, изъявленной лет десять тому назад по поводу её скоропостижной кончины.
Клайв Ортега имел бы что добавить к этому перечню удивительных описаний, причём, заметим, увиденное им выгодно отличалось от вышеописанных явлений хотя бы своей нетривиальностью.
Когда очередное ядро, пущенное с патрульного судна, отправило ко дну лодчонку контрабандистов, Клайв первым делом обхватил Эстер поперёк тела, добившись тем самым, что их не разбросало в воде, а сбросило вниз вместе. Плавать Клайв умел, впрочем, дурно, а впрочем, всё же умел, и это давало ему некоторую надежду на то, что дни его кончатся не так рано и немножко не так бессмысленно. Он сделал несколько толчков ногами под бурлящей водой и вынырнул на поверхность, держа над водой голову Эстер: девушшка шумно дышала и сплёвывала солёную влагу. Он видел вторую лодку, видел Джонатана и принцессу, стоящих в полный рост, и, быть может, сумел бы догрести до них – но тут, к несчастью, громыхнул новый залп, вновь брызнула над водой россыпь щепок и досок, и одна из них, падая в воду, зацепила голову Клайва и содрала длинный лоскут кожи у него на виске.
