…На крыльцо монастырского храма Алексей не вышел даже, а вылетел пулей. Уж насколько он считал свои нервы если не стальными, то, во всяком случае, не из кисеи сделанными, а вот поди ж ты… Проняло, да так проняло, что руки ходуном ходили. Впервые за все время, проведенное в Братстве, нестерпимо захотелось вдруг затянуться сигаретой. Много, ох и много чего довелось повидать Леша за этот неполный год. В том числе и такого, о чем он еще не так давно и понятия не имел. И все больше – не белого и пушистого, а жуткого, злобного, с когтями, клыками и рогами. И все-таки…
Зрелище церковной отчитки – не для людей со слабыми нервами. Особенно – если отчитывают того, кто тебе небезразличен, тем более – дорог. Будучи впервые в жизни допущен на этот обряд, пусть и в качестве зрителя, он выдержал недолго. Но и этого хватило – даже сейчас, стоя на высоком, обдуваемом промозглым ветром крыльце, Алексей чувствовал, как горит его лицо. В ушах бился страдальческий крик Маши, а перед глазами стояло ее корчащееся в муках тело. Допустить к себе нечистого, оскверниться – легко. А вот избавляться от этого – сложно. И мучительно.
Сзади прозвучали легкие шаги, и на плечо Алексея легла рука. Отец Михаил, постояв пару минут молча, задал вопрос:
– Больно, Алеша?
– Больной, святой отец…
– Знаю, Алеша. Тут ведь какая штука… Любить – оно всегда больно. Потому что только тогда ты чью-то боль не просто как свою ощущаешь, а во сто крат сильнее. Вот почувствовал это – считай, полюбил в первый раз по-настоящему. Странно – я вот и сыну своему недавно то же самое говорил…
– Сыну?!
– Ну да. А ты никак думал, что святые отцы почкованием размножаются? Так я ведь священником далеко не в юные года стал – сам ведь знаешь. И в миру пожил и послужил. И семья была, и любовь… была. Хотя – что значит – «была»? Если она истинная, то навсегда. Даже если нет рядом того человека, а есть лишь образ, в твоей душе запечатленный. Ты и это запомни тоже…
– Сдается мне, батюшка, что неспроста вы мне эту премудрость втолковываете. Готовите!? – Лешино сердце, оборвавшись, ухнуло куда-то вниз, как санки с ледяной горки. – С Машей что – совсем плохо?!
– Да не плохо, успокойся ты! Это если, конечно, о телесном, конечно, здоровье ее говорить. А вот с другим… Да, тут нехорошо. Грех колдовства – страшный и тяжкий. Вот так вот просто его с души не снять. Да и общение с сущностями… сам знаешь, какими, тоже даром не прошло – вон, что на отчитке творилось – видел.
– И что теперь?
– Теперь… Силой держать ее никто бы не стал. Захотела бы – хоть домой вернулась, хоть куда еще. Только Маша сама на покаяние просится.
– Куда?
– В монастырь, куда ж еще… Да ты не сходи с ума-то раньше времени. Покаяние – не постриг. Как еще сложится – одному Богу ведомо.
Неизвестно почему, но что-то подсказывало Алексею, что все уже решено. И дороги его с этой девушкой расходятся на этом месте – раз и навсегда. И так больно, так нестерпимо было осознавать это, что он попросту постарался перевести разговор на другое:
– Я ведь, отец Михаил, по правде говоря, выволочки от вас ожидал!
– Выволочки?! Вот скажешь тоже… Да и за что бы?
– Ну как… Все дело я чуть не завалил. Попался, как… Сам влип, и вас за собой потащил. Вспоминать стыдно…
– Да нет, Алеша. Неправильно ты все понимаешь! Ты как раз сильнее оказался, чем от тебя враги ожидали. Чище и в вере крепче. Потому и план их подлый не сработал. Во всяком случае, так, как им бы хотелось.
– Перехваливаете вы меня, святой отец. Да и не в каких-то моих качествах тут дело, в другом, скорее…
– Ну, скромность тебе тоже в плюс. А что касается «другого», так в этом-то вся и сила! В любви твоя сила! Ведь Господь и есть любовь! И она, если истинная и чистая – от него. И если ты похоть, вожделение, которые разум твой помутить были должны по колдовскому замыслу и в руки ведьмы отдать, превозмог – пусть даже не через молитву, а через истинную любовь, то это все равно победа Господа над дьявольскими кознями! Так он управил, такое спасение тебе послал. И испытания дал, которые ты с честью выдержал. В общем, не за что мне тебя ругать и укорять. Тем более что против ведьмы такой силы, как Лили, мало кому вообще устоять бы удалось. По ее поводу терзают меня догадки смутные, очень нехорошие. Сесть бы, с книгами, по уму, да разобраться поглубже. Жаль, нет времени на это сейчас. Но надо бы, надо бы…
– Так все равно получается, что я нахомутал, а Господь за меня все промыслил да управил, несмотря на мою глупость и слабость – к лучшему.
– Э-э-э! Ты, сокол ясный, не путай сам знаешь, что да с яичницей! Думай, что говоришь, а то эдак и до ереси дофилософствуешься. Запомни, если не понял еще – ничего за тебя в этой жизни Господь не делает. Он – путь указывает, учит праведному да шанс тебе дает и выбор предоставляет. А уж куда идти – ко греху ли, ко благу ли, то твой выбор и твоя ответственность. И тебе одному за свои мысли, слова и дела ответ держать перед Господом. Нет таких, кто никогда не ошибается – безгрешен лишь Бог и святые ангелы его. А мы, люди, для того и живем, чтобы, пусть через ошибки, через покаяние к Богу идти. На сей раз ты выбор сделал правильный – в главном. И будет у тебя еще таких выборов в жизни, поверь, немало…
– Отец Михаил! Отец Михаил! – беседа была прервана самым внезапным образом. От церкви быстрым шагом к ним двигался молодой священник – из местных. Как видно, по очень срочному делу.
– Отец Михаил! Там… вас просят. И брата, вот, который Алексеем зовется! Девушка… Ну, та, которую вы к нам привезли. Она…
Священник с Алексеем вернулись в храм. Маша нашлась в боковом притворе. Девушка сидела на лавочке, заботливо поставленной для немощных прихожан, опершись спиной о стену. Как же она изменилась за эти часы! И дело было не в чисто внешних отличиях – строгом, с воротником под горло платье, платке, начисто скрывавшем роскошные волосы, абсолютном отсутствии косметики. Ставшие уже привычными Алексею черты Маши словно бы изменились. Нет, она не стала менее красивой. Но стала… другой. Покой, просветление и что-то еще, чему Леша даже не смог бы подобрать названия. Что-то, не делающее это прекрасное лицо менее любимым, но отдаляющее куда-то в абсолютно недосягаемую даль. Маша улыбнулась, и у Алексея сжалось сердце. Прощание? Как оказалось, не только.
– Святой отец… Я вам сказать должна. Это важно! Очень важно, наверное. Я видела…
– Что видела? Говори, девочка, говори! Успокойся, вспомни и рассказывай.
– Перед тем как закончилось все, как отпустила меня та, что приказывала и мучила… Я увидела… Ярко так, отчетливо… Место одно увидела – словно ее глазами!
– Какое место?
– Монастырь. Обитель, над рекой стоящая. Я сначала подумала, что это ведьма пугает меня, «будущее» мне показывает, внушить хочет, что я в монастыре дни свои окончу. А потом… Потом как в кино – словно кадры мелькать начали. Вроде и место то же самое, а все там меняется. Сперва монастырь вроде мужской был, а потом – женский. Храмы и стены вокруг них сначала деревянные, а после – каменные. И страшного много. Очень страшного!
– Что ж такого страшного ты увидела?
– Войну. Давнюю какую-то войну. Люди на конях скакали, саблями и топорами рубили друг друга. Река от крови красным течет. Потом пожар… Пламя, дым, пылает все. Вся обитель в огне. Но это уже – намного позже. А еще – самое ужасное. Там… я не поняла точно… То ли застенок был, то ли еще что-то. Люди, как звери, в клетках запертые, в подвалах. Кричат, воют, бьются о стены. И не только люди…
– А кто?
– Те, кого я называть не хочу. Те, что в людях… Вы знаете, святой отец, о чем я. А монахов тогда там не было, и священников тоже. Потом вернулись, но место до конца не очистили. Вот потом пожар и случился…
– Еще что-то видела?
– Да. Сейчас то место мертво. Разрушили его почти до основания, осквернили. Свиньи по освященной земле бродили. А нынче – пустота. Никого живого. Только тени… Только тьма… И что-то плохое там произойдет. Скоро. Очень скоро! Лили туда стремится.
– Уверена?!
– Уверена, святой отец. Последнее, что мне привиделось – круг из фигур в балахонах, таких, как ведьмы на ритуал одевают. А за ними – колокольня без креста, которая там, в монастыре стоит.
– Тогда понятно. Вряд ли тут ошибка может быть, – отец Михаил потер лоб с крайне озабоченным видом. – На то похоже, что тебе и впрямь не просто видение было…
– А что тогда?
– Колдовская связь она, если крепкая, в обе стороны может «ход» иметь. А для того, чтобы тебя контролировать, направлять, чтобы через тебя за нами следить и другие замыслы свои осуществлять, Лили, как я мыслю, накрепко между вами связь сплела. И когда та рвалась, не по ее воле, а через очищение святой молитвой, ты вольно или невольно в ее мысли заглянуть смогла. Если оно и вправду так, то этот монастырь у Лили сейчас крепко на уме. О нем она в первую очередь думает и какое-то дьявольское действо там готовит. Наверняка и вся возня с вами – маневр, чтобы нас от этого отвлечь. Ладно… Раз такое дело – мешкать нечего, пойду братьев собирать. А вам, я думаю, еще с глазу на глаз поговорить хочется. Догонишь меня, Алексей.
