за рукав и самым бесцеремонным образом потащили — нет, не в полицейский участок, а ко входу в бар.
— Мне туда нельзя, сэр.
Они как раз проходили под табличкой «Только для людей», но юноша отмахнулся.
— Ерунда! Посетителей всё равно пока нет, и я могу угостить вас чем-нибудь горячим. Или, — он хихикнул, — горячительным.
— Зачем, сэр?
— Мне так хочется!
— Но почему?
— А вот настроение у меня сегодня такое. За-ме-ча-тель-но-е! Я, понимаете ли, прозрел, вдруг увидел нечто прекрасное, чего раньше не замечал.
На пороге Оскар всё же затормозил и спросил в последний раз:
— Сэр, а у вас не будет неприятностей?
— Какие могут быть неприятности в такой чудесный вечер! — Легкомысленный бармен тряхнул кудрями и подмигнул. — Не беспокойтесь, всё будет хорошо.
Он выбрал Оскару место у бара, а сам, быстро переодевшись в подсобке, заскочил за стойку.
— Итак, есть виски, — юноша затянул фартук на поясе и азартно облокотился на стойку. — Подороже и подешевле. Я угощаю, так что, если вас не затруднит выбрать не самый дорогой…
Оскар в таких заведениях чувствовал себя неуютно: на него давили высокие потолки, а в потрескивании ламп с широкими абажурами слышалось что-то ворчливое. Пока что в баре было безлюдно и тихо, но вскоре здесь зазвенят бокалы, всё заполнит едкий сигаретный дым и какофония голосов… Словом, бары всегда были для него лишь тем местом, откуда следует забрать нетрезвого хозяина.
— Есть ещё ром! Как у пиратов, знаете? Йо-хо-хо!
…Но Оскара пригласили, да не просто так, а от чистого сердца и с добрыми намерениями. А значит, уйти он не мог. Даром, что в углу, за спиной бармена, две фигуры переговаривались и жестикулировали в его сторону.
— Мне, пожалуйста, стакан тёплого молока, сэр, — выбрал Оскар.
Из тех двоих один был рослым, непропорционально широким и являл собой образцовый экземпляр глуповатого охранника. Другой — противоположность ему: сухопарый, вытянутый, наряженный в смокинг, бабочку и тонкие усики.
— Ваш заказ! — Бармен поставил перед ним стакан и улыбнулся. О, какой это был стакан! Высокий, с рисунком из сахарных снежинок, он стоял на тонкой кружевной салфетке, а сверху торчали коричная палочка и бумажный зонтик. — Эм-м… не совсем сочетается, конечно, но я впервые подаю молоко.
— Благодарю, сэр. — Оскар облизнулся. Больше всего он хотел бы достать из внутреннего кармана сюртука коробку с печеньем, но удержался. Делиться бы ещё пришлось… ну нет.
— А можно ещё спросить? — Юноша ниже наклонился над стойкой. — Вы только не подумайте ничего дурного, мне просто любопытно… К какому… к какому виду вы принадлежите?
Отпив молока, Оскар выпрямился и весомо, даже чуточку горделиво произнёс:
— Я домовой.
— Что, правда? Ох… Вы простите великодушно, просто домовые, они не такие крупные и более… ну, милые, что ли.
— Тут есть нюанс, — согласился Оскар. — Но каждый сам выбирает, кем ему быть, разве не так? Сэр?
Собеседник схватил тряпку и принялся беспощадно полировать пивные кружки.
— Интересная мысль! — воскликнул он громче, чем полагалось. — Я никогда не задумывался об этом с точки зрения выбора. Мне всегда казалось, что предназначение записано, нет — в камне выгравировано с самого момента рождения.
— Но если выбор есть, то каков ваш, сэр?
Он не размышлял ни секунды.
— Я хочу писать добрые сказки! — глаза его засияли, но плечи почему-то поникли. — Вот только…
— Что?
— Только я перестал верить в то, о чём хочу писать. — Юноша потупился. — Знаете, мистер домовой, я подрабатываю здесь, когда в колледже каникулы. Ко мне приходят люди, заказывают выпивку, делятся всяким… Один вот — владелец машиностроительного завода. Недоплачивает своим рабочим и сам же этим хвастается. Другой разных девушек приглашает и каждой рассказывает, что она у него единственная — при этом так хитро подмигивает мне, мол, учись, парень. Третий мечтает… простите, очистить Британию от всякого сброда, то есть от вас, волшебных существ, будто… Простите ещё раз, это он так формулирует — не я. Я только слушаю. И мне часто кажется, что добро теперь никому не нужно. Его будто и не существует вовсе.
Разговор вышел за пределы понимания. Если бы Оскар разгадал, в чём нуждаются люди, то не сидел бы ночами на дереве.
— Вы не верите в добро, сэр? — переспросил он на всякий случай.
— Не то что бы… — юноша бездумно застучал пальцами по стойке, как по клавишам пишущей машинки. — Только я всё чаще наблюдаю, как поступки измеряют не добротой, а количеством цифр в чеке.
Подумать над ответом Оскар не успел. Он выпил только половину молока, но на стакан уже упала тяжёлая тень. Тот другой, с усиками, тени почти не отбрасывал; он остался наблюдать с другой стороны барной стойки.
— Мистер Клэптон! — с преувеличенным воодушевлением воскликнул юноша. — А я тут друга пригласил погреться. Вы ведь не возражаете?
— Возражаю, — бабочка не поворачивалась к Оскару. — Для кого я табличку заказывал? Мне тут не нужно такое… всякое… Пусть он уйдёт!
— Но, сэр! Других посетителей пока нет — что плохого…
— Не нужно меня трогать.
Последнюю фразу произнёс Оскар. Неспешно допив угощение, он выудил из пустого стакана бумажный зонтик, засунул его себе за ухо и повернулся к охраннику.
— Меня пригласили, — попытался мирно объяснить он. — Поэтому я не уйду. Будьте добры, уберите вашу руку с моего локтя.
Охранник лишь крепче сжал пальцы и — сам виноват — спросил:
— А если не уберу?
— Мне жаль, что вас уволили, сэр.
Толпа на улицах редела. Дети напротив галантереи допевали последний куплет «Тихой ночи», чтобы разбежаться по домам — на этот раз кудрявый юноша их даже не заметил.
— Не берите в голову, мистер домовой, я сам виноват. — Он вновь натянул свой защитный кокон, отражающий веселье.
— Я виноват, сэр, — возразил Оскар. — Не стоило мне вытирать стойку охранником.
— Вы ничего не сломали: ни столов, ни носов, ни пальцев. Они даже штраф не смогут выкатить. Это мне не стоило называть шефа узколобым кретином, но… чёрт побери, это было приятно! — Юноша коротко рассмеялся. — Ну да ладно. Всё равно скоро учёба начнётся, а летом я себе другую работу найду. Знаете, я ведь специально устроился в бар, чтобы собирать истории… но вместо вдохновения пришла опустошённость.
Дальше они шли молча. Ровно, одинаково, без прыжков через сугробы и танцев с фонарями. Неслучившееся чудо № 34 думало о своём, а Оскар пытался распробовать на вкус это новое для него чувство: неловкость.
— Почему вы пригласили меня? — спросил Оскар, когда они подошли к дому двенадцать на Брентон-стрит. — Нарушили правила, рисковали местом. Ради чего?
Юноша
