одиночестве и бесконечном горе? Так вы останавливаете людей, которые виновны лишь в том, что умеют любить?
Что-то этот разговор принимал непонятный оборот. И мне все это не нравилось. Я попытался отстраниться, но гречанка положила ладонь мне на грудь.
— Но что если однажды найдется тот, кого вы не сможете остановить? Что с вами будет тогда, ваше сиятельство?
— Понятия не имею, — отозвался я. — И, боюсь, мне пора. Благодарю за понимание и помощь.
Я отстранился, обошел секретаршу и направился к дверям, когда даже не услышал — почувствовал всем нутром ее отчаянный крик.
— Нет!
Не успев толком обернуться, я инстинктивно отскочил. Кассиопея бросилась на меня. Лицо — маска ярости, кудри вздыбились как змеи на голове Горгоны. В ее руке сверкнуло что-то маленькое и острое — и я ощутил удар.
“Берегиня” никак не отреагировала на атаку. Не защитила, не уберегла. Острый предмет прошел через защитное заклинание так легко, словно его и вовсе не было. Я замер от удивления, не готовый к такому повороту.
— Что за…
Она снова бросилась на меня. На этот раз я увернулся чуть ловчее, но место, куда вошла не то заточка, не то стилет, было неудачным. Живот. Сила внутри меня тревожно заворочалась, вздыбилась, предупреждая об опасности.
Кассиопея напала снова — и ее оружие вновь легко распороло щиты. Что это было? Артефактный клинок? Мощное же должно быть зачарование, раз он так лихо пробивал даже высокоранговые щиты.
— Брось! — крикнул я, формируя в руке “Колобок”. — Брось его!
— Нет!
Глаза гречанки налились кровью и отчаянием. Она тяжело дышала, пытаясь выбрать новое место для удара.
— Брось, дура! Я же могу тебя убить!
— Если вы ее у меня отнимете, жизнь мне все равно не нужна…
Нет, не убивать. Хоть она и напала на сотрудника Отделения, но, черт возьми, у этой девки мозги поплыли от страха. Такой грех на душу я не возьму.
Улучив момент, когда Кассиопея застыла, я запустил заклинание прямиком ей в руку, державшую оружие. Девушка вскрикнула, но пальцы не разжала.
— Может если я наконец-то вас убью, она станет другой. Улыбнется… Успокоится. Полюбит… По-настоящему.
Она бросилась на меня и натолкнулась на барьер — “Покров” вырос слишком быстро, и девушка отскочила от него, как от батута. Я быстро убрал заклинание и бросился к ней.
— Хватит!
Удар. Она снова воткнула свой стилетик мне в бок. Зараза! Дура!
Собрав силы, я выкрутил одну руку, заставив выронить оружие. Второй ладонью впился ей в лицо и ударил чистой ментальной силой.
“ОСТАНОВИСЬ!” — заорал я ей прямо в голову и добавил силы, превратив слова в приказ.
Девушка дернулась, замерла с широко распахнутыми глазами. На одном белке лопнул сосуд, и кровь растекалась по нему. Я отстранился, поднял с пола странный стилет и сунул его в продырявленный карман. Собрал разбросанные фотографии — в драке выронил папку, и все разлетелось по кабинету.
И лишь после этого почувствовал, что дело было дрянь.
Рана в боку была несерьезной, до свадьбы заживет. А вот живот тяжелел и холодел. Хреновый знак.
Собрав остатки силы, я усилил “Берегиню”, распахнул окно и выпрыгнул со второго этажа, приземлившись на асфальт. Отпружинил, огляделся и потащился к машине. Холодно. Было чертовски холодно. И слабость накатила такая, что я едва мог шевелиться, а перед глазами все поплыло.
Устроившись на водительском сидении, задрал рубашку и оглядел рану. Внутреннее кровотечение, видать, потому как наружу из брюха вылилось немного.
Добраться до Петропавловки. Там встретят. Там помогут.
Только бы успеть добраться…
С трудом соображая, я завел мотор и направил Витю к набережной. Отсюда до Петропавловки было минут пятнадцать-двадцать езды.
Не терять сознание. Не отключаться. И…
Предупредить.
Из последних сил я потянулся к сознанию Корфа. На мое счастье, блок он не поставил.
“Вальтер… Макарович…”, — слова давались мне с трудом. — “Дело дрянь”.
“Что случилось?”
“Я ранен. Серьезно. Секретарша Перовской… Гречанка Пападопулу. Не знаю, что у нее было за оружие, но она смогла пробить им мои щиты. Ударила в живот. Я не ожидал… Как такое вообще…”
“Где ты сейчас?” — рявкнул у меня в голове Корф, но даже этот крик показался сейчас таким далеким, словно доносился до меня сквозь толщу воды.
“Еду… К вам… Боюсь, могу не успеть”.
“Держись, Михаил”, — коротко ответил шеф. — “Держись. Береги силы”.
Он мгновенно оборвал ментальный канал, а я, вцепившись в руль до белых костяшек, вырулил на набережную Пряжки, проехал мимо Новой Голландии…
Не терять сознание. Не закрывать глаза. Не поддаваться этому желанию провалиться во тьму. Я слабел с каждой секундой, и даже сила Источника, которую даровал мне Род, сейчас словно лилась в пустоту, куда-то мимо меня. Сколько бы я ни тратил этой силы, облегчение она не приносила. Руки слабели, ноги стали ватными, потеряли чувствительность и едва нажимали на педали. Холод пробирался все выше, сковывая, усыпляя…
Уже проваливаясь в забытье, я все еще пытался сопротивляться. Вроде бы даже свернул к обочине, ткнулся брутальной мордой в поребрик…
А потом стало темно. Просто тьма, а звуки доносились издалека и понемногу угасали. Внезапно все показалось бессмысленным, все мысли и заботы растворялись, и даже я сам словно растворялся в этом уютном мраке. Я потерял счет времени и не понимал, где находился.
Глупая смерть.
Но она принесла покой. Становилось теплее — понемногу холод отступал, а благостный жар опускался от головы все ниже, окутывая приятными ощущениями каждую клетку тела.
— Только попробуй мне сдохнуть, — донеслось издалека. — Еще чего удумал — помирать в самый ответственный момент, когда мы прижали им хвост. Хрен тебе, а не отдых, Соколов!
Тепло превращалось в жар, рану от стилета невыносимо пекло, но закричать я не мог — даже просто открыть глаза все еще не было сил.
— Да чтоб тебя! — выругались надо мной. — А ну очнись!
Что-то хлопнуло меня по щеке, но я не ощутил боли. И голос… Знакомый, женский, с характерными грубоватыми интонациями…
Грасс?!
— Странно… — проворчала девушка. — Что же с тобой сделали…
Юркие маленькие ладошки принялись ощупывать меня, обыскивали, и я чувствовал работу Благодати. Грасс, если это была она, принялась шарить по моим карманам и зашипела, наткнувшись на острие стилета.
— Ах вот оно что…
Судя по тому, каким легким стал карман, моя благодетельница вытащила и принялась разглядывать кинжал.
— Ну ты даешь, Соколов. Как ты умудрился нарваться на запрещенку?
Чего? Что она имела в виду?
Судя по звукам и шорохам, к Грасс
