письмом от общества, — представился мужик, зевнул и спросил, — слышь, парень, закурить есть?
— Не курю, — развёл руками я.
— А выпить? — с надеждой спросил мужик, — хряпнуть хочется, мочи нету. Завтра утром отсюда, слава богу уеду, ответ повезу, но до завтра как-то продержаться надобно.
— Тоже нету, — ответил я, — здесь же бабское царство.
— Да, бабам мущинского желания никогда не понять, — вздохнул мужик и лениво почесал живот, — мнят себя равными нам, человекам, а про то, что мущине выпить надобно, и не думают. Нет, что ни говори, а бабам до нас ещё очень далеко!
Я спорить не стал, хотя данное утверждение носило довольно сомнительный характер. Мужик ещё раз зевнул, обошел меня и вознамерился было выйти во двор, когда я повернулся за ним к выходу, и, когда свеча перестала слепить глаза, вдруг увидел над ним зеленоватую призрачную нить.
Опять нить эта!
— Слушай, Антип, а ты Епифана знаешь? — торопливо спросил я.
— Это которого Епифана? — притормозил у порога тот. — У нас, в Дерюжках, их четверо.
— Фамилия Морозов у него, — припомнил я. — Здоровый такой.
— А-а-а-а, этот. Слышал, и не раз, — сказал Антип, — это главный там, у них.
— У кого?
— У сектантов этих, — скептически хмыкнул Антип, — ерунда это, я тебе так скажу.
— Не веришь, значит?
— Не в том дело, — почесал всклокоченную голову Антип, — а какой смысл в этом всём, ежели ни выпить нельзя, ни по бабскому делу, вообще ничего?
Я не нашелся, что ответить.
— И вот Митрофан нам тоже постоянно говорит…
— Митрофан Анучин? — вспомнил о пропавшем главе сектантской общины я.
— Он самый? Знаешь разве его?
— Не очень, — отмахнулся я, — мы в Яриковых выселках представление с агитбригадой давали, там его видел.
— Дык он теперь к нам переехал. Брат у него у нас, в Дерюжках, живёт.
— Понятно, — кивнул я и тихо шикнул, — Моня, отводи!
Моня материализовался зеленым светом и замерцал.
— А? Чой говоришь? — спросил Антип и глаза его враз остекленели.
— Изыди! — я подскочил и кольнул его шилом, легонько.
Зелёная нить пропала.
— Всё! — шикнул я Моне, пряча шило в карман.
Моня померцал и пропал. Глаза Антипа расфокусировались.
— Ну ладно, Антип, — я хлопнул его по плечу так, что тот аж вздрогнул, — бывай! Кстати, а ты когда за матпомощью сюда приедешь?
— Дык послезавтра и приеду, с мужиками, — растерянно пробормотал Антип, машинально потирая место укола и не в силах понять, что сейчас было.
А я уже вышел во двор.
На следующий день Гудков как сошел с ума — весь день шла одна бесконечная адская репетиция. Мне предстояло играть марш вместе с Зёзиком, да и то, он будет не сегодня, а аж завтра. Но как раз к нам особых требований и не было, сыграли, как сыграли. Нормально, в общем. А вот девчат наших и Жоржа с Семёном Гудков просто замордовал: так его заело равнодушие коммунарок к нашему представлению, что он явно вознамерился поразить их конкретно.
— Рыжова! Как ты крутишь фуэте?! — возмущённо набросился на Люсю Гудков, — легче ножку тяни, легче! А то как слон в цирке!
— Слон в посудной лавке, — поправила его педантичная Клара.
— Слон в посудной лавке и то изящнее, чем Рыжова, — рыкнул наш руководитель и ехидно добавил, — а потом удивляемся, отчего нам публика не хлопает! И хватит рыдать, Рыжова, давай всё заново!
Не знаю, довёл бы Люсю Гудков до нервного срыва или нет, но тут к нам в клуб, где мы репетировали, заглянула Анна.
— Добрый день, товарищи! — улыбнулась она и её ясные глаза, казалось, осветили весь клуб и всех нас, — репетируете, я смотрю? Трудитесь?
— Да, репетируем, — усмехнулся Гудков и непроизвольно расправил плечи, — а вы хотите на репетицию посмотреть, Анна?
— Нет, я на секундочку, зашла предупредить, — чуть смутилась женщина, — сегодня у нас тяжелая работа, будем допоздна, поэтому давайте представление перенесём, может, на завтра?
— Так они это на завтра репетируют. А у нас сегодня лекция, — моментально влез Зубатов, который буквально поедал Анну восторженным взглядом. — Так что приходите, когда сможете, хоть и ночью. Лекцию читаю я. Подожду вас, сколько надо, хоть до утра.
— Но…
— Тема очень важная и актуальная, — не допускающим возражения тоном произнёс Зубатов, — я буду вас ждать, Анна. Хочу узнать ваше мнение…
Анна вздохнула, но спорить больше не стала, поняла, что бесполезно.
— А сразу после лекции, я приглашаю вас к нам, в школу. — Горячо заговорил Зубатов, — У меня там есть коллекция старинных дагерротипов о сибирских шаманах и воскрешении мёртвых африканскими колдунами. Я вам покажу, и вы сразу убедитесь, как они одурачивают народ…
— Простите, товарищ Зубатов, но я не смогу. Извините, а сейчас я должна оставить вас. Спешу, — покачала головой Анна и торопливо выскочила из клуба, оставив Зубатова скрежетать зубами. Особенно под явно злорадными взглядами остальных агитбригадовцев и разъярённого — Клары.
В общем, Зубатов надулся и до конца дня молчал, выполняя только те реплики, что предусматривались на репетиции по тексту.
Вечером на лекцию Анна не пришла.
Зубатов рвал и метал. Гришка потом рассказывал, что он в гневе даже разбил горшок, в котором Анна нам мёд приносила к чаю. Но я сам этого не видел — продолжал безрезультатно обходить село в поисках странного бабомужика.
На следующий день у нас вечером состоялось новое представление — сатирическая «Агит-газета». На мой взгляд — полная скучнейшая фигня, переполненная минимумом сатиры, зато максимумом пафоса. Но агитбригадовцам нравилось. Это нынче было очень модно.
Не удивительно, что коммунарки её тоже не восприняли.
Анна на агит-газету опять не пришла.
Зубатов аж почернел весь и осунулся. Никогда бы не подумал, что он такой мнительный. Глядя на него, Клара тоже ходила, как в воду опущенная.
А утром, после неудавшейся агит-газеты приехали мужики из Дерюжек. Коммунарки по такому случаю даже не работу не пошли. Нет, те, что работали на коровниках и других стратегических объектах, те пошли. А вот остальные — остались встречать артельщиков.
Приезжих накормили. Столы поставили прямо в клубе. Коммунарки подготовились хорошо. Напекли пирогов, настряпали всякого вкусного. Нас тоже позвали то ли на поздний завтрак, то ли на ранний обед.
Мы пришли.
Пятеро заросших бородатых мужиков в застиранных рубахах тоскливо хлебали невероятно вкусные наваристые щи, ароматизируя клубное пространство застаревшим перегаром. От всех них вертикально вверх исходили зеленоватые призрачные нити. Рядом крутились несколько коммунарок постарше, то подкладывая хлеба, то принимая тарелки.
Гудков всем предложил вечером посмотреть нашу постановку «Кулацкие брюки и райские муки». Мужики ещё больше скисли, а один, который оказался рядом со мной, тихо и печально спросил:
