А потом еще раз открыть глаза и обнаружить себя у входа в ночной супермаркет «Максима», ноги промокли насквозь, шапка потерялась где-то по дороге и, конечно, никаких санок, откуда у меня санки, зачем они мне нужны, я давным-давно взрослый человек, вы что.
Войти в магазин, чтобы согреться, задохнуться от сладкого горького запаха расставленных в холле цветов, купить лиловый гиацинт в горшке и полдюжины дурацких газет – завернуть, чтобы не замерз. Бережно сунуть сверток под куртку, кое-как застегнуться, укутаться шарфом и выйти в сияющий заснеженный мир, до дома отсюда все те же двадцать минут пешком, как от «дальнего магазина» в детстве – вниз с холма, почти бегом, почти до самой реки.
Улица Швенто Стяпано (Švento Stepono g.)
Магазин подержанных канцтоваров
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
Нет, даже так:
– ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!
Все равно не годится. Никакие шрифты и знаки препинания не способны хотя бы отчасти передать степень моего изумления.
Ответ на мой вопрос звучит, на первый взгляд, совершенно невинно: «Сижу, пишу».
Просто надо знать Тони. На бумаге он только рисует. А когда надо что-то записать – да хотя бы составить список покупок – Тони устремляется к спасительному компьютеру. И выходит из дома с распечаткой, которую складывает гармошкой, сует в карман, а потом, конечно же, полчаса ищет, стоя на пороге супермаркета и ловко уворачиваясь от чужих тяжелогруженых тележек.
Если под рукой нет компьютера, Тони, будьте уверены, схватится за телефон. А не найдет его сразу, значит список отменяется. Обойдемся. В следующий раз.
Короче говоря, Тони терпеть не может писать по старинке, ручкой по бумаге. Даже ставя подпись на документе, хмурится с досадой – дескать, за что мне такое наказание?! Уж я-то знаю. И поэтому глазам своим поверить не могу сейчас, наблюдая, как Тони сидит за столом и что-то быстро-быстро строчит в блокноте. И рожа у него при этом такая довольная, словно всю жизнь мечтал заняться чистописанием.
И наконец дорвался.
– Это будет подарок, – говорит Тони, не отрываясь от работы. – Янка же сегодня приезжает. И вот ей блокнот. Красивый. Купил давным-давно, все думал, кому подарить. А Янка же стихи пи… Пишет-пишет, все никак не напишет… Так, что дальше? А ну-ка, скажи какую-нибудь ерунду. Не задумываясь.
Это он молодец, по адресу обратился. Говорить ерунду, не задумываясь, получается у меня лучше всего. Можно сказать, божий дар и дело жизни.
– Три километра горохового супа. Невнятный перечень сверчков. Стремглав, и меч тому запястьем.
В лучах полуденной простокваши…
– Класс! Только сбавь темп. Я не успеваю записывать.
– Ты это записываешь?!
Знаки препинания, увы, снова бессильны.
– Я это записываю в Янкин блокнот, – почти нараспев соглашается Тони.
– То-то радости ей будет.
– Ей будет радость, – откликается меланхоличное эхо.
– Ладно, – вздыхаю я. – Пойду сварю кофе. Возможно, за это время ты придешь в себя. Ну или сойдешь с ума окончательно и бесповоротно. Как повезет.
– Спасибо, – кротко говорит Тони. – Ты ангел.
И гений. И все остальное хорошее – тоже ты.
– Значит, я – бутерброд с селедкой. В том числе.
– Это одна из твоих ипостасей, – рассеянно соглашается Тони. – Аватар.
Я поспешно удаляюсь на кухню. Пока он еще чего-нибудь не сказал. И варю там кофе, выкрикивая время от времени по Тониной просьбе очередную порцию бессмысленной ерунды: «октябрьские питоны», «монсеньор среди амфибий», «бежать и умываться скарабеем». Наконец из комнаты раздается торжествующий вопль: «Все!»
Надо же, и у меня как раз все. В смысле, кофе сварился.
– Я практически в самый последний момент спохватился, – говорит Тони. – Янка же постоянно повторяет, что у нее страх чистого, причем не листа, а именно блокнота. Взять бумагу из пачки, выдрать страницу из тетрадки и писать – это запросто. Новый документ открыть в компьютере – тоже нет проблем. Но когда она покупает очередной новый блокнот, тут же впадает в ступор. Неделями ничего не пишет, раздумывает, с чего бы такого умного и важного начать. Потому что красивый блокнот на ерунду переводить жалко. Так и страдает, пока какая-нибудь добрая душа не исчеркает пару страниц, играя в «Морской бой». Или адрес запишет, или рецепт пирога. Янка специально каждый новый блокнот всем подряд подсовывает, лишь бы в чистом не писать. Такая трудная у нее жизнь! Свинство было бы с моей стороны подарить ей очередной ступор. Поэтому я написал на каждой странице хоть что-нибудь: разные дурацкие фразы, цитаты, просто слова. Лишь бы было. Ну и твоя помощь, конечно, совершенно неоценима. Открыть блокнот и увидеть там «невнятный перечень сверчков» – это, по-моему, и есть счастье. Особенно для поэта.
– Главное, чтобы она не решила, будто написанное настолько гениально, что добавлять от себя – только портить, – польщено ухмыляюсь я. – Но вообще отличная идея, слушай! Если по уму, все блокноты надо продавать сразу с записями. Нет чистого листа – нет и страха.
– Я об этом уже думал, – кивает Тони. – С одной стороны, нужнейшая вещь. С другой – как наладить производство? Исписывать страницы типографским способом – не годится. Это сразу станет частью дизайна, и блокнот все равно будет выглядеть новым. А черкать каждый вручную – очень уж повышает себестоимость.
– Просто надо нанимать за гроши бедных студентов, – смеюсь я, главный капиталистический эксплуататор всех времен. – А еще лучше – просто скупать у населения подержанные блокноты. В смысле, те, в которых кто-то что-то начал писать, а потом бросил. Лежит хорошая вещь, пропадает, а тут такой шанс на вторую жизнь. Вообще богатая коммерческая идея: магазин подержанных канцтоваров. Благородно избавляешь людей от ненужного хлама и приторговываешь им в свое удовольствие.
– Ага. При условии что тебе удастся объяснить хотя бы одному потенциальному покупателю, зачем ему чужой канцелярский хлам.
– Ха! Ты еще не знаешь, с кем связался. Для человека, уволенного из рекламного бизнеса с формулировкой «за избыточную креативность», это вообще не вопрос. Во-первых, слово «хлам» заменяем красивым синонимом «винтаж». Во-вторых, красиво его раскладываем; неплохо бы разжиться парой солидных музейных витрин для превращения особо негодного барахла в уникальные раритеты. А в-третьих – и это самое важное! – у всякой вещи должна быть история. Легенда. Персональный миф, без которого и человек – просто двуногое бескрылое прямоходящее, с какого-то перепугу возомнившее себя царем природы. Зато с мифом глядь – царь не царь, но уже вполне себе троюродный принц. Можно ко двору звать, если шею помоет.
– Ладно, – деловито кивает Тони. – Но как ты вообще представляешь себе ассортимент? Блокноты, в которых кто-то писал – согласен, хорошее дело. Придет наша Янка и все скупит, оптом. А потом подтянутся ее товарищи по несчастью: художники, робеющие перед чистыми альбомами, композиторы, в страхе бегущие от новой нотной тетради.
– Кстати, альбомы для рисования – многообещающая тема. Эскизы неизвестных гениев для коллекционеров, студенческие наброски для любителей критиковать чужую работу и доводить ее до совершенства. И главный хит наших будущих продаж – бездарная мазня, лучшее в мире средство для поднятия самооценки. Купив у нас пару подержанных альбомов для рисования, вы гарантированно ощутите себя выдающимся мастером!
Тони укоризненно качает головой.
– Художника обидеть каждый может. И мало того что может, так еще и норовит! При всяком удобном случае. Ты лучше дальше рассказывай. Блокноты, альбомы, тетради – принято! Что еще?
– Да все что угодно. Я же говорю, главное – хорошая легенда. Какой дурак откажется купить огрызок карандаша, которым писали дневник в африканских джунглях? Маркер, побывавший в Антарктиде? Набор цветных мелков, часть которых искрошили, расчерчивая для «классиков» мостовые Парижа? Коробку засохшей акварели, забытую незнакомцем в черном на столе кафе в Буэнос-Айресе в тысяча девятьсот семьдесят пятом году? Старую авторучку с золотым пером, неизвестного происхождения, зато с царапиной от пули и выгравированным именем «Люси» на колпачке?
– Карандаш, мелки и акварель заверни, – кивает Тони. – Ручку можешь оставить себе, а маркер предлагаю немедленно выслать из страны без права возвращения, а то, чего доброго, накличет нам морозную зиму, задолбаюсь в мастерской дровами топить.
– Как скажешь. Но вообще с письменными приборами можно как следует развернуться. Например, в отдельной витрине – старые авторучки, которыми когда-то писали любовные письма. За удачный исход эпистолярного романа наценка, за разбитое сердце – скидка.
– Или наоборот.
