херни мне не хватало для полного счастья. Хотя, на самом деле, день очень удачный: много получилось сделать и хотелось бы закончить его на хорошей ноте. Но сидящий передо мной и плачущий от горя мужик не попадает под понятие «хорошая нота».
— Когда мы пришли обратно и… — он опять запнулся.
— Что случилось?
— Там, в комнате, в гостевой, наверху… Сонтьяла… — его голос сломался, и он едва удержался, чтобы не зарыдать.
— Бром.
— Бедная… наша девочка.
— Бром!
— Ну как же так?
— Бром, мать тво…
— Мы нашли… её… в петле.
— Девочка наша… бедненькая, маленькая. Как же ты могла так? — Бром уже не сдерживался и плакал на взрыв. — Три старых дурака не уследили за единственной ученицей! Как же ты так, девочка наша?
— Хватит Бром, успокойся, — я похлопал его по плечу.
— Ликус, ну как так? Она же так хотела сюда добраться! Получила твоё письмо, светилась от счастья, понимаешь? Весь день мечтала о празднике… И вот он, праздник! Если бы тогда не ушли, не бросили её одну… Ну как так могло, как?
— Успокойся, Бром, хватит истерить.
— Ну как, Ликус, объясни мне, как?
— Бром, посмотри на меня! Где все остальные? В комнате наверху? Оно там же?
— Кто оно? — караванщик посмотрел на меня безумными глазами.
— Тело.
— Какое тело?
Всё, этот готов окончательно: крышу сдуло попутным ветром и чердак протёк вслед за ней.
— Твоей. Ученицы. Сонтьялы. Повесившейся. Мёртвой. Тело.
— Какой мёртвой? — он резко вскочил с места.
— Она жива?
— Да, жива! Успели в последний моме…
Я не позволил договорить и крепко вмазал караванщику по лицу надеясь, что это хоть немного приведёт его в чувства. Удар вышел настолько сильным и внезапным, что мужик тут же упал на пол. И сразу же попытался встать. Но я не позволил это сделать и придавил его посохом.
— Ну а чего ты истерику завёл, если она жива?
— Она хотела повеситься, как ты не понимаешь⁈
— Понимаю! Но ещё я понимаю, что с живым человеком говорить можно, а с мертвецом — нет. Вы можете поговорить с ней и всё расставить на свои места. Так что хватит истерить тут как девчонка.
Я убрал посох и протянул руку. Бром с негодованием посмотрел на меня, но всё же принял помощь.
— Возможно, ты и прав, но в моё сердце словно нож воткнули! Она же для нас все…
— Она для вас всех троих как дочь, я знаю. Но истерика не то, чем ты должен заниматься. Лучше подумай, как будешь говорить с ней о произошедшем. Она жива, а это главное. Ведь так?
— Да… Прости, не сдержался.
— Не волнуйся, в жизни всякое случается. Где она сейчас?
— В гостинице, недалеко отсюда. С ней остальные.
Стоило нам переступить порог, как хозяин гостиницы сообщил, что лекарь недавно ушёл. Парт, как и Лекс, были наверху вместе с Сонтьялой.
Поднимаясь по лестнице, я надеялся услышать хоть какие-то отголоски ругани или чего-нибудь похожего. Но на втором этаже было тихо. Очень тихо. Бром постучал в одну из дверей. Безжизненный голос, в котором едва узнавался Парт, произнёс:
— Кто?
— Это мы, — почти таким же голосом ответил Бром.
В самой дорогой комнате гостиницы повисла настолько гнетущая атмосфера, что на душе кошки заскребли. Парт стоял рядом с дверью и сам был похож на это деревянное изделие: такое же безжизненное, старое, выцветшее и держащееся лишь благодаря неведомым силам и внутреннему стержню. Лекс, этот бочкообразный весельчак, частенько травивший забавные истории у костра, сейчас сидел рядом с кроватью. Казалось, он напрочь позабыл как говорить и лишь изредка моргал.
На кровати сидела Сонтьяла. Поджав ноги так, что колени оказались на уровень глаз, она уткнулась в них лицом, втянула шею и обхватила голову руками — она полностью отгородилась от всего мира и всех, кто был с ней рядом. Обычная поза, когда разумный даже не подумает слушать тебя.
— Ну что, где мой заказ? — подмигнув караванщикам и помня про обещание, данное Парту, я прошёл в центр комнаты. — Скажу честно: я весь извёлся в ожидании вашего приезда.
— Ликус, ты понимаешь…
— Конечно, понимаю, Парт. Моя просьба была неожиданной, и ты даже представить себе не можешь как я рад, что вы взялись её исполнить.
— Ты что, не понял, что случилось?
— А, ты про это? — похоже, они не поняли моего намёка. — Ну да, поскубались дворфы мало-мало, но с кем не бывает? Я вон сам Брому лицо поправил и ничего: жив, здоров и даже ходит. Всё же хорошо и всё просто замечательно.
— Чего хорошего? Я их чуть не убила! — со стороны кровати раздался сухой и хрипящий голос.
Волосы всклочены, глаза красные, лицо опухшее. Но больше всего привлекал внимания огромный кровоподтёк, оставленный на шее верёвкой. Завтра он превратится в настолько яркий синяк, что даже смуглый цвет кожи его не сможет скрыть. И как немое напоминание душевной слабости он будет с ней ещё долго. Если она, конечно, не решится потратить крупную сумму на восстанавливающие зелья.
— О, Сонтьяла, привет. Я тебя не заметил, — сейчас я сделаю то, что должен, и заставлю её улыбнуться. — Зашёл и думаю: что это за существо у них такое на кровати сидит? А это ты. Неожиданно. Ты чего такая красива? На праздник решила пойти? Правильное решение, там сегодня весело. Даже могу о парочке интересных мест рассказать. Ты так решила пойти? Или тебе подготовится надо? Думаю, время у тебя есть, пока мы будем с заказом разбираться. Кстати, а где он?
— Ты издеваешься?
— Нет. Почему я должен издеваться?
— Ты не понимаешь, что я натворила?
— Ты про дворфов?
— Да! Я их…
— Спасла.
— Что? — она опешила. Хоть я и стоял к ней лицом и не видел караванщиков, но уверен, что они сами чуть не попадали от шока.
— Это ведь ты приняла их заявки на проезд?
— Я-я, — Сонтьяла уже перестала понимать происходящее.
— А теперь представь, что тогда в гильдии сидела не ты, а кто-то из них, — я показал на трёх мужчин, — или сидел кто-то из дворфов. Чтобы тогда случилось?
По выражению лица и тупому взгляду девчонки было понятно, что она не понимала меня.
— Не прими ты их в состав каравана и в Рурате состоялась бы бойня. И можешь мне поверить: у тех троих не было и шанса против Торкла. Только благодаря тебе их жизни оказались в безопасности. А уже здесь их ждал отец и долгожданная защита от города. Неужели спасение трёх бесценных жизней для тебя лишь повод лично передать привет своему несчастному отцу?
Дрожащие руки Сонтьялы потянулись к шее, а уголки покрасневших глаз вновь заблестели от слёз. Теперь остался последний, самый важный этап в обработке её сознания. После него можно будет с уверенностью сказать, что своё обещание я выполнил и заставил её улыбнуться.
— Ты можешь думать про себя что угодно, но и для всех нас, — я специально перечисли имена всех, кто был в комнате, — ты герой. Ты спасла тех троих. Ты и только ты. Так что не смей уходить на тот свет — расстроишь не только всех нас, но и своего отца тоже. Кстати, об отце — надо будет познакомить тебя с отцом той троицы: он тебе безмерно благодарен.
Сонтьяла затряслась и уже была готова вновь зарыдать, но ещё одна истерика мне сейчас не нужна. Я стукнул посохом о деревянный пол. Раздался звук, словно кто-то рубил дрова огромным молотком, но это сработало: испуг перебил желание лить слёзы.
— Но знаешь, я всё же пойду. Время не ждёт. Да и у тебя дел навалом: чего только стоит желание поплакаться в подушку. Мы сейчас с заказом разберёмся, и я уйду, — я демонстративно повернулся к ошарашенному Лексу:
— Там на главной площади, где-то через час, будет спектакль. Говорят, что в одной из сцен будут наездники на лошадях участвовать. Можешь себе представить лошадей на площади в центре города? Я хочу посмотреть на это! Да и место у меня будет хорошее, кстати.
— Лошади? — буквально за микросекунду Лекс изменился в лице, уголок его рта дёрнулся. — В городе? Вот это здорово! Такое пропускать нельзя, ты прав.
— И не собираюсь. Только сначала разберёмся с заказом. Где он?
— В гильдии, всё в гильдии. С оплатой как?
— Приготовил полностью.
— Пойдём, сейчас быстро всё оформим.
Караванщики засуетились и стали нарочито поспешно выходить из комнаты. Последним вышел Парт.
— Ты лучше оставайся и отдохни. Не переживай, что праздник пропустишь — завтра поспрашиваешь про этих лошадей. За заказ тоже не волнуйся, мы всё сделаем без тебя, — сказал он девушке и закрыл
