это почувствовала, но всё же ему было уже не стать его частью.
– Доброе утро, дядя!
– Я слышал, ты рвалась со мной поговорить?
– Да, – кивнула я, уже уплетая манную кашу. – Очень вкусно! Дядя, мне нужно увидеться с одним другом.
– Ты не в том положении, чтобы просить о чём-либо.
– Ты боишься, что я уйду от тебя? Нет, ты мне ещё нужен. Моего друга зовут Захар, он охотник. Я обещала, что мы с ним ещё увидимся.
– Хех! Нашла, о ком вспомнить! – он подманил пальцем одного из охранников, что-то шепнул ему и тот вышел.
– Спасибо, дядя Стас.
Он как-то нехорошо рассмеялся. Его обвисший дряхлый подбородок трясся, как гребешок у кочета. Аппетит у меня пропал, но я продолжала есть, не желая показывать ему свои эмоции.
– Дядя, а почему мне нельзя пойти прогуляться по саду? У тебя прекрасный сад!
– А ты не в гостях.
– Это я уже слышала. Но отчего же? Никого ближе меня у тебя нет (помимо Светы, конечно), никому ты не можешь радоваться больше, чем мне… И никому не понять тебя так, как понимаю я.
– Арслан! – обратился он к охраннику. – Убери её отсюда.
– А можно, я апельсин с собой возьму? И персик, и ещё яблоко…
Я набрала фруктов и позволила увести себя. Честно говоря, непринуждённо вести себя и притворяться было уже невыносимо, что-то со мной явно было не так. Я молилась, чтобы никто не пришёл и не увидел меня в таком скрюченном состоянии. Я разговаривала со своим ребёнком, просила прощения, что так не берегу его, умоляла, чтобы он остался внутри меня, чтобы продолжал жить. Ах, если бы у меня был тот чудесный отвар из живицы… В эти минуты я искренне верила, что над нами всеми есть высшая сила, которая способна вмешаться в ход событий.
Удалось задремать. Жара почти не проникала сквозь толстые стены, температура в комнате была комфортной.
Снова заворочались засовы. Амбал подал голос:
– Тебя ждут.
Да, меня ждали, припасли для меня нечто интересное: в подвале, где старик хранил колбы с головами, скованный кандалами, сидел человек, весь обросший, грязный и изуродованный до неузнаваемости. Увидев меня, он заплакал.
Я скорей догадалась, кто это, чем узнала; подбежала и обняла его. Он всё время бубнил моё имя и выл.
– Захар, Захар, ты слышишь? Что они с тобой сделали?
Он смог говорить не сразу, моё появление стало для него настоящим потрясением, я терпеливо ждала, пока он успокоится.
– Они схватили меня сразу, когда узналось, что ты убила двенадцать охотников. В тот день вход в деревню обнаружили какие-то люди, я говорил с ними, сказал, что собираюсь стрелять чаек… Но я всё равно привлёк к деревне чужаков. Меня пытали, хотели всё узнать… – он снова заплакал. – Я ничего не знал о тебе… Ты оказалась тем самым монстром…
– Я же говорила, что тебе не стоит становиться охотником! О, прости меня… – я снова обняла его и поцеловала в чумазую щёку. – Ты прав, я такое же чудовище, как и человек, заточивший тебя в тюрьму, но я никогда не причинила бы тебе зла.
Он поднял голову и отвернулся от меня. Молодой парень, высохший до костей, испещренный ранами по всему телу.
– Захар, не бойся меня, я твой друг, я постараюсь тебе помочь.
– Они всё равно меня убьют, уходи, оставь меня… – он спрятал лицо в колени.
Я встала, подошла к охраннику, сказала, что мне срочно нужно поговорить с Филином. Похоже, весь мой вид внушал, что если он не исполнит мою просьбу, то тут же отдаст мне свою жизнь. Он связался по рации с напарником, просил прийти.
– Пусть мой друг пока остаётся здесь, дайте ему выпить чистой воды и поесть.
Меня всё-таки проводили в кабинет Филина.
– Поздравляю! Ты утёр мне нос! Это же невинный мальчишка!
– Знаю-знаю, что поделать… Жизнь жестока. Но его пытал не я, я его даже не знаю в лицо, это дело рук его товарищей. Так что ему ещё повезло, – он мило улыбался.
От превращения в волка меня сдерживала только боль в животе и желание помочь Захару. Уверена, дядя торжествовал, когда увидел ярость и ненависть в моих глазах.
Вдруг он начал кашлять. Сначала несильно, потом его лицо налилось кровью, а затем посинело. На платке, которым дядя закрывал рот, я увидела кровяной след. Он привстал, но снова сел. Я подошла и стукнула его по спине, потом ещё и ещё раз. Старик затих.
Охранники всё это время просто наблюдали за происходящим.
– Я знаю, как помочь тебе.
– Мне не нужны твои хитрости.
– У тебя слишком мало времени, чтобы играть в Фому неверующего.
– Я тебя слушаю, – нехотя уступил он.
– Я могу достать траву, которая вылечит тебя. Мне нужно попасть в лес. Сейчас же. Пока ещё светло. Дай машину с водителем. Да, и Захар поедет с нами.
Он махнул рукой, дал приказ двухметровому охраннику, затем мы вышли. Я благодарила небеса за то, что дали мне шанс спасти моего ребёнка.
Нам отвели час на сборы. Мне помогли увести Захара в мою комнату, сняли с него кандалы.
– Надо тебя помыть. Эй, ты как?
– Зачем? Ты всё время меня обманывала! – снова заныл он. – Ты ни за что не оставила бы мужа ради меня!
– Т-с-с-с, молчи, ни слова больше. Ты знаешь правду, но не истину. Идём! Ну, идём же!
Похоже было на то, что ему не давали помыться всё это время. Мне страшно было задумываться о том, что же будет с ним дальше. Изуродованому морально и физически человеку крайне сложно восстановиться, даже если после он попадёт в тепличные условия; психологическая травма всё равно будет напоминать о себе. В одном Филин был прав: Захар не видел его в лицо, и это уже хороший знак.
Воду пришлось сделать еле тёплой, чтобы не раздражать раны. Мягкой мыльной губкой я водила по его спине, плечам и груди, потом он попросил меня выйти.
Двухметровый получил от меня приказ достать чистую мужскую одежду. Он ничего не сказал мне в ответ, но всё по той же рации распорядился, чтобы мой приказ был выполнен. Похоже, меня начали слушать в этом доме. Или это была всего лишь видимость? Со мной любезничали, пока я была полезна.
Бледный Захар, закутанный в полотенце, вышел из ванной. Из еды я могла предложить ему только персик.
– Ешь пока, скоро тебе принесут одежду.
Он стыдливо, но жадно кусал фрукт. Я заметила, что некоторых зубов у него не хватает, а те, что уцелели, стали желто-коричневыми. После того, что ему довелось пережить, очень трудно прийти в норму. На мизинце его правой ноги я заметила начинающуюся гангрену.
– Захар, да у тебя же…
– Я знаю, что это. Мне раздавили мизинец.
Я чувствовала вину за всё происходящее. Эмпатия – то чувство, которого был напрочь или частично лишен Филин.
Парень доел персик.
– Почему ты здесь? Ты живешь в этом доме?
– Да, получается, что так.
– Говорят, те, кто увидел Филина, больше никогда не увидят белый свет…
– Я ещё хочу его увидеть. Не переживай, всё…
Мои слова оборвал стук засовов, в дверь вошла горничная с одеждой в одной руке и обувью в другой.
– Спасибо! Мы как раз тебя ждали!
Девушка отступила на шаг, я рассмеялась.
– Не бойся, я тебя не трону.
Девушка поспешила уйти, дверь снова закрылась.
– Диана, подойди ко мне?
Я послушалась.
– Когда прошлый раз я хотел поцеловать тебя, ты сказала, что ещё рано. Поцелуй меня сейчас?
Я опустила глаза.
– Я знаю, что меня всё равно убьют, прошу тебя, это моё последнее желание…
Не веря, что мне удастся его вытащить, я сделала то, о чём он просил. Он целовал и плакал, всхлипы
