втроем. Гольский потер руки и весело спросил:
– Ну что, дамы, начнем ужин? Кому налить?
– Всем, – в один голос ответили мы.
Атмосфера за столом разрядилась, и я наконец почувствовала, что вернулась в юность. Мы пили, ели и с ностальгией вспоминали старые добрые времена. Но мы ни словом ни обмолвились о дне сегодняшнем. Я не задавала неудобных вопросов. Я не хотела портить праздник ни себе, ни Гольским. У нас еще будет возможность поговорить о настоящем. Всему свое время.
После вкусного и сытного ужина мы как-то рано, чуть за полночь, улеглись спать. Оказавшись в спальне Гольских (а место мне выделили именно здесь) и с удовольствием растянувшись на их широкой супружеской кровати, я позвонила Олафу. Бодреньким голоском, но слегка заплетающимся языком, я доложила, что доехала прекрасно, что Гольские очень рады мне и что я уже лежу в постели. Свенсон строго наказал мне никуда не лезть, свое мнение не высказывать и держаться подальше от неприятностей. Я обещала мужу быть примерной девочкой и отключилась. В эту ночь я спала как убитая. Крепко и без сновидений. Утром я не слышала, как Ладушка ушла в школу, а Пашка отправился на работу. Оказывается, уже давно Гольский трудился в троллейбусном парке. Теперь он простой водитель и своей работой доволен. Естественно, я удивилась, но не спросила почему он оставил любимое занятие археологией и как долго он водит троллейбус.
День второй.
5.
Завтракали мы с Марой поздно. Мы сидели в кухне и беззаботно болтали.
– Да, подруга, порадовала ты нас вчера. Ладка даже заснула в обнимку с компом.
– Здорово! Я рада, – откликнулась я, прожевав бутерброд с отвратительной колбасой. – Но мне показалось, что платье не очень понравилось девочке.
– Что ты, что ты! – запротестовала Мара. – Очень даже понравилось! Только…
Гольская стушевалась и замолчала.
– Только что?
– Понимаешь… Ты не обижайся, Женечка, но ей нельзя носить такое дорогое платье и… И тем более привезенное из-за границы.
Я поперхнулась кофе и ошеломленно уставилась на подругу. Придя в себя, спросила:
– П-почему?
– Да потому, что это платье для богатых. Для Высших. А мы Средние! – С каким-то надрывом громко вскричала Гольская и в сердцах бросила на стол нож, которым намазывала масло на горбушку батона.
Я молчала. Я просто ничего не понимала. Я не просто не понимала подругу – я была потрясена. Этот неожиданный эмоциональный всплеск Мары показался мне не просто странным, а очень странным.
– Так. Твоей дочери нельзя носить приличное платье, потому что вы средние. Это в каком смысле средние? – Спросила я, стараясь говорить ровно и призывая в помощь свой здравый смысл.
– Понимаешь… как бы тебе объяснить? – Мара на секунду задумалась и сделав глубокий вдох, решилась: – Мы… наша семья принадлежит к средней социальной группе…
– К среднему классу что ли? – беспардонно перебила я подругу.
– Вот, вот. К среднему классу. – Мара говорила, тщательно подбирая выражения и делая паузы между словами. Я чувствовала, что говорить ей нелегко, что она мучается и что ей отчего-то стыдно. – Но у нас не принято произносить слова типа «класс», «слой» или «сословие». Мы просто говорим: Высшие, Средние и Низшие.
– Понятно, – отозвалась я, хотя мне было по-прежнему совершенно ничего не понятно. В голове завертелась куча вопросов. Когда люди стали причислять себя к классам? Как произошло это разделение? Закреплено ли оно законодательно на государственном уровне? И если да, то, когда это произошло? Почему расслоение общества тщательно скрывается или дезавуируется руководством страны? Разделение на классы в современном обществе – это нонсенс какой-то. И кто такие послушники? И если сейчас Мара говорит об этом как о свершившемся факте и ее дочери нельзя носить платье, предназначавшееся Высшим, то чего я не знаю еще? И о чем я даже не догадываюсь?
Я собрала нервы в кулак и спросила:
– И кто же относится к Средним и Низшим? С Высшими-то все ясно.
Подруга непроизвольно, словно по привычке, крепко сжала левой рукой правое запястье.
– Средние – это учителя, врачи, рабочие высокой квалификации, районные чиновники, рядовые моповцы…
– Ты хотела сказать менты, омоновцы?
– Нет. Именно моповцы. У нас теперь не МВД, а МОП – Министерство Общественного Порядка.
– Ясно. А Низшие?
– Это простые работяги. Ну… бедные… все те, кто занят неквалифицированным трудом и сельское население. А еще люди, которые живут в районных городках. Не так давно к Низшим причислили уголовников. Ведь надо устраивать шоу из судебных процессов над ними и смаковать смертную казнь, чтобы другие боялись. Раньше-то они ходили в Лишних и расстреливали смертников по-тихому.
– Что, казни показывают по телевизору?
– Нет, но о них много пишут в газетах и сообщают в новостях.
– А кто такие Лишние?
– Лишние? – переспросила Мара, а потом серьезно сама же и ответила: – Лишние – это безработные, которые не платят налог на бедность. В разряд Лишних сразу причисляются те, кто в течение трех месяцев не нашел себе рабочего места. С трудоустройством было трудно, потому что увольняли больше, чем принимали на работу. Вот и придумал кто-то этот разряд или категорию, называй как хочешь, чтобы люди более активно искали работу и начинали платить государству налоги. А еще могли платить за обучение детей в школах и вузах, и за медицинское обслуживание конечно. У нас уже давно за все надо платить, – Мара грустно вздохнула и продолжила: – Спустя некоторое время к ним стали причислять асоциальных личностей: бомжей, алкоголиков, наркоманов, а еще больных СПИДом, некоторые категории пенсионеров, тяжело больных людей…
– Все понятно… Можешь не продолжать.
– Нет, дай мне договорить! Я уже много лет молчу и у меня нет сил держать все это внутри, – быстро и решительно заговорила Мара. В ее больших глазах стояли слезы, но голос не дрожал. Лицо подруги излучало такую решимость, что я вынужденно отступила.
– Хорошо. Я слушаю.
Гольская набрала воздуха в легкие и продолжила:
– А еще у нас есть Послушники. И по сути – это рабы. Это они следят за порядком на улицах и в подъездах. Это они прислуживают Высшим и выполняют в их домах всю грязную работу. Это они таскают камни на полях и моют деревья и траву. И совсем скоро их можно будет официально покупать и продавать. И выкупать. Уже готовится Указ. – Мара провела ладонями по бледному лицу, словно стирая какое-то страшное воспоминание и очень тихо, едва слышно, добавила: – Правда выкупать уже можно и сейчас, только негласно и за очень большие деньги. Но как правило, чиновники идут на это неохотно и крайне редко… Да и выкупать
