было очень страшно. Может, другим фарольцам тоже было страшно, как и ей.
– Знаешь, чего я не могу понять, – начала Анемона после долгого молчания, – как ты узнал, что у нас что-то не так? В смысле, зачем ты к нам пришёл? У нас ведь есть Фонарщик. Бен.
Бен бы всё уладил и зажёг фонари. Или нет? Маламалама сказал, что ему не хочется об этом говорить, и ускорил шаг. Чтобы не отстать, Анемона пустилась за ним бегом.
– Постой! Прости, я не хотела тебя обидеть, – бормотала девочка, стараясь бежать в ногу с Фонарщиком.
Маламалама оглянулся на неё, не сбавляя шага.
– Ты тоже это слышала?
Анемона в ответ только помотала головой.
– Мой брат! Он зовёт меня!
Девочка хотела спросить, нет ли у Фонарщиков привычки спать на бегу и видеть сны, но не успела. Туман неожиданно рассеялся.
Снова стали видны очертания улиц и домов Фаролы, всё ещё погружённых в темноту. Маламалама направлялся к переулку между двумя низкими домиками, которые, если Анемона не ошибалась, принадлежали Альбертонам. Она никогда не играла в этой части Фаролы, потому что Альбертоны – два неприятных старичка – терпеть не могли детей. Теперь, когда здешний фонарь Путаник не горел, улочка между домами Альбертонов нравилась ей ещё меньше. К сожалению, она не успела сказать об этом своему новому другу. Он схватил её за руку и потянул за собой, со скоростью света нырнув в переулок.
– Фу, как тут воняет! – заворчала Анемона, зажимая нос.
Наверное, кто-то, чтобы насолить Альбертонам, специально водил собак в переулок, как в туалет.
Переулок оказался тупиком, в котором воняло ещё и отходами: с левой стороны выстроились в ряд мусорные баки, и всё вокруг было усеяно бутылочными осколками.
– Пойдём отсюда, здесь никого нет, – повторяла Анемона, пытаясь за руку вытянуть Маламаламу назад. – Здесь нет твоего брата.
Когда ей удалось убедить друга, было слишком поздно.
Переулок превратился в коробку, глухо запертую со всех сторон темнотой.
– Стены двигаются… – закричал Маламалама, прижавшись к Анемоне. – Они сжимаются! Они раздавят нас!
Переулок становился всё у́же. Расстояние между стенами уменьшалось с каждой минутой.
Анемона изо всех сил давила на них руками. Маламалама пытался делать то же самое, но у него не очень получалось. Он уже не казался таким блестящим. Он плакал.
– Стены раздавят нас! Мы сгниём! – сквозь слёзы выдавил Маламалама.
– Хватит хныкать! Ты Фонарщик или кто? – отругала его Анемона, хотя ей самой было очень страшно.
Она старалась не дрожать, но, упёршись руками в одну из стен переулка, могла думать только о том, что… ещё совсем недавно четвёртой стены не было.
Анемона и Маламалама вошли в тупик, но из тупика всегда есть выход, потому что тупик – это три стены, не четыре. Иначе это был бы не тупик, а кирпичная коробка.
Анемона перестала давить на стену, выпрямилась и сунула руки в карманы.
– Ты что? Помоги мне! Нас сейчас раздавит! – снова захныкал Маламалама, покрасневший от усилия.
– Тут что-то не так, – вслух размышляла Анемона, в задумчивости почёсывая нос.
А потом заходила кругами. Раз, два, три. Три стены, не четыре. Она сделала несколько робких шагов в направлении стены, которой ещё совсем недавно не было и которую теперь они так отчётливо видели. Девочка вытянула руку, ожидая упереться в кирпичи.
Но её руки повисли в воздухе.
– Ха! – радостно воскликнула Анемона. – Я так и знала! Я так и знала!
Она схватила Фонарщика за руку и решительно потянула за собой к невидимой стене. К стене, которой не было.
Маламалама не сопротивлялся, словно был мешком картошки. Он шёл за Анемоной немного боком, чтобы его не придавило стенами. А когда они почти выбрались из переулка, вдруг остановился.
– Ну что ещё? – спросила Анемона.
– Мой брат… Я слышу его голос, – сказал Маламалама и, выпустив её руку, повернул назад в пасть Тьмы. В тупик, который продолжал сужаться. – Я нужен ему. Он зовёт меня…
Анемона ничего не слышала. Она не могла ничего слышать, потому что в том переулке никого не было – ни Мины, ни брата Маламаламы. Там была только Тьма, которая играла их воображением.
Анемона в волнении схватила спичечный коробок и попробовала зажечь спичку. «Ну, давай! Ну, пожалуйста!» – отчаянно повторяла девочка. Спичка не зажигалась.
– Маламалама, попробуй ты! Ты ведь Фонарщик!
Маламалама послушно взял спичку и, чиркнув пару раз, высек из неё пламя.
– Ура! У тебя получилось!
При свете зажжённой спички Анемона успела оглядеться: кирпичные стены переулка не двигались с места. Они не сужались. Они стояли там, где были всегда. Девочка и Фонарщик бросились прочь из тупика.
– Я был уверен, что слышу голос брата, – виноватым голосом объяснял Маламалама. – А это был Хаос, и я…
– И ты чуть не погас из-за него, – договорила за друга Анемона.
Маламалама молча кивнул. Он был очень грустным, и его Свет едва дрожал.
Анемоне это казалось очень странным. Она думала, что Фонарщики непобедимы и бесстрашны. Девочка положила руку на плечо другу и тихонько погладила его, как делала ей мама, когда у неё болел живот и она не хотела идти в школу. И Свет, исходивший от Маламаламы, тут же стал ярче, вспыхнув слабым, но уверенным блеском.
Фонарщики не были непобедимы и бесстрашны. У них, как у и людей, были свои слабости. Но, судя по всему, дружба помогала с этими слабостями справиться.
Анемона широко улыбнулась Маламаламе и в первый раз за ночь почувствовала себя большой и сильной.
– Мне кажется, Тьма водит нас за нос, – сказала девочка. – По-моему, всё это были её фокусы: сначала мяуканье, потом голос твоего брата и стены, которые нас чуть не сдавили. На самом деле всего этого не было. Нам надо всегда помнить об этом, хорошо, Маламалама?
Хорошо-то хорошо. Но всё-таки во всей этой истории что-то было не так с самого начала. И Анемона наконец решилась спросить:
– А почему никто, кроме тебя, не ищет твоего брата? Разве ваши родители не переживают из-за него?
На лице Маламаламы появилось такое выражение, что Анемона поняла: зря она его об этом спросила.
– Всё очень сложно, – нехотя ответил Фонарщик. – Я тебе уже сказал, что не хочу об этом говорить. Мы с Братеном очень любим друг друга. Поэтому я пошёл его искать. И хватит об этом.
Анемона пожала плечами и ничего не сказала.
Они шли дальше, хотя понятия не имели, куда им надо идти. Мина могла
