— изба, хочешь поговорить с родней, плати денежки проходи в кабинку… или нет! Нет-нет-нет! Секрет дальней связи беречь нужно, Александр сообразил — и любой другой сообразит. Надо, чтобы вообще никто не знал, как эта связь работает. Надо как в старину люди телеграммы отправляли — принес на почту бумажку с написанными буквами, текст в другой город передали, там его адресату вручили. А КАК передали — тебе знать необязательно. Понятно, что секрет все равно долго не продержится… хотя… Можно придумать какую-нибудь фальшивую установку, типа это она передает, так что если кто-то влезет в зеркальную станцию ночью тайком или вломится днем — ничего не узнает.
Отлично!
Я потер руки. Нет, конечно, еще многое нужно продумать, от конструкции зеркала до организации сети станций, но то, что есть — уже много. Тут и деньги можно заработать, причем хорошие…
Откуда, как вы думаете, у бояр деньги? Я вот раньше тоже думал, что тут — как в фирме: у тебя есть бизнес, есть персонал, ты платишь ему зарплату, персонал зарабатывает тебе деньги. Да вот фиг. Здесь на дворе — не капитализм, а феодализм. И это не ТЫ платишь своим людям, а ОНИ платят тебе. Под рукой боярина есть крестьяне, мещане, купцы, у некоторых — целые города, и боярин им не платит ничего, это они платят ему за то, чтобы тот их, упрощенно говоря, крышевал. Даже своим слугам, даже своим дворянам боярин зарплату за сам факт их наличия боярин не платит. Получил задание, выполнил его — вот тебе деньги. Нет заданий? Живи, как хочешь. Вон, на Москве некоторые не по разуму скупые бояре своих слуг до того довели, что те на улице прохожих грабят. А вот так, да. Так что Источник у меня есть — а источника доходов пока нет. Потому что нет у меня ни крестьян, ни мещан, не говоря уж о городах. И, хотя, как боярин, я, формально, нахожусь на службе царя, так и он, по той же системе, мне ничего платить не будет. А вот если я организую связь… Тут уже можно и о месте главы какого-нибудь Связного Приказа подумать.
В общем, из полубомжа я начинаю превращаться в серьезную личность. На которую те же Морозовы просто так пасть не раскроют — это уже покушение на государственную связь получится, то есть, чуть ли не измена царю.
Отлично все получается!
Держись, Москва, к тебе едет боярин Осетровский!
Царь государь Василий Федорович.
Причем «царь государь» здесь — не смешная присказка из сказок, а вполне серьезное и официальное обращение. Никаких европейских «ваших величеств» и тому подобного, к царю вообще на «ты» можно обращаться. Но, сами понимаете, это не означает, что у нас тут разгул демократии и либерализма — я, как боярин в пояс кланяюсь, а останься подьячим — вообще на коленях бы пришлось стоять, лицом в пол. Да и как боярин, скажем так, сомнительный, я стою у самой двери. В которую, когда царь скажет «Ладно, вали», мне нужно будет пятиться задом. Что, не дай бог, к царю этим самым задом не повернуться. Страшное неуважение! Так что сценка из «Ивана Васильевича», та, в которой после вопля «ВОН!!!» стрельцы разворачиваются и убегают — здесь невозможна. Ну, если стрельцы не решили совершить коллективное самоубийство. Василий Федорович, конечно, не Иван Васильевич — какового тут и не было — но голубиной кротостью не отличается… Хотя, кроме меня и самого царя — ну и замерших у трона двух рынд в белых с серебром кафтанах — в тронном зале есть еще один человек, как раз повернувшийся к царю спиной. Высокий, в расшитом золотом кафтане, этот человек стоит у окна, то ли о чем-то думая, то ли рассматривая что-то во дворе… а, хотя это, похоже, царевич. Ну, ему можно.
Царь государь Василий Федорович, из рода Рюрика, прозванием… впрочем, прозвание его даже мысленно лучше не упоминать. Не самое это успокоительное прозвище, особенно в моей ситуации…
Так вот — царь государь молчит. Может, думает, как со мной поступить, может, гадает, на какой кол меня посадить: простой или позолоченный. На вид царю — я украдкой посматриваю на него искоса, низко склонив голову — где-то лет сорок, узкое лицо, острый подбородок, несколько неожиданно для меня, привыкшего, что до Петра Первого русские цари отличались солидными бородищами — бритый. Зато у царя солидные черные усищи и длинные черные волосы, волнами ниспадающие на плечи. Отчего лично мне он напоминает один известный портрет одного румынского князя… А если вспомнить, что по одной из линий этот самый князь приходится нашему царю родственником — то становится и вовсе неуютно…
На царе — расшитый золотом кафтан, впрочем, золота почти не видно под блеском уральских самоцветов, на кафтан наброшена накидка из серебристых соболей, на голове — Царский Венец.
Когда раньше я слышал про этот Венец, я, само собой, представлял шапку Мономаха. У меня по истории четверка была, я помню, что у русских царей короной служило. А вот фиг тебе, Максимка: Венец на нее вовсе не похож. Хотя… Некоторое сходство, конечно, имеется: полусферический верх, красной ткани — и собственно венец, широким поясом охватывающий голову. Венец усыпан жемчужинами, между которыми посверкивают самоцветы, а надо лбом, в центре золотого креста, сияет красным цветом рубин. Ну, может и не рубин, я, в конце концов, не ювелир, но что-то сомневаюсь, что царские мастера, изготовившие Венец, станут использовать дешевые подделки…
— Викешка Остеровский.
Я аж вздрогнул. Про меня вспомнили.
— Что с тобой делать, Викешка…
Я промолчал. Это не вопрос, царь государь просто размышляет вслух.
— Последний из рода. Источник ты себе вернул, доступ к нему получил — это хорошо, это ты, конечно, показал себя достойным своих предков и боярского звания…
Я мысленно поморщился. Достойным предков… Помните, я изо всех сил пытался не дать боярыне Морозовой узнать что-то о себе? Думал, что получилось, но потом я понял, что кое-что она обо мне все же поняла. Я ведь ее отпустил, верно? Отпустил человека, который был напрямую причастен к гибели его рода. Это я-то знаю, что Осетровские мне, строго говоря, никто, они — родня Викентия, не меня, но боярыня-то уверена, что моя. Я был должен отомстить. И нет, отмазка: «Она же женщина!» здесь, в мире волшебных Слов, не прокатит. А я ее — отпустил. Кем она меня теперь считает?
