Иван, возвращаясь в номер.
Иван не знал, сколько прошло времени – он просто смотрел на свечу и ждал.
Его приближение Иван не то, что услышал, а почувствовал. Интуиция не подвела старого воина, и вскоре Иван увидел, как тихо, практически бесшумно повернулась дверная ручка.
Дверь медленно приоткрылась.
* * *
Ноябрь
Мехико
Уже на подходе к кладбищу, оглядывая многочисленные торговые ряды, уставленные сахарными черепами и «хлебами смерти», Агата подумала, что происходящее напоминает ей, если сравнивать с Россией – какое-нибудь массовое гуляние – что-то очень разношерстное и многолюдное, масленицу, к примеру, или первомайское шествие, а если вспомнить другие страны, то бразильский или венецианский карнавал. В этот день кладбище Мехико превращается в шумный, пестрый город, куда приезжают целыми семьями. Люди украшают могилы свечами и бархатцами, раскладывают на могилах еду, здесь же устраивают пикники. Взрослые едят, пьют, дети веселятся, резвятся среди могил – и, похоже, никто не боится смерти. Всюду звучит бравурная национальная музыка, и разные мелодии, доносящиеся со всех концов кладбища, сливаются в общий своеобразный гимн смерти.
Бредя среди могил и наблюдая эти песни-пляски на костях, Агата чувствовала себя на этом празднике то ли жизни, то ли смерти инородным телом. Тем не менее, она отметила, что приподнятое, праздничное настроение людей не казалось натужным или искусственным, напротив – было очевидно, что люди на самом деле воспринимали происходящее, как праздник. И это как раз поражало ее больше всего.
Вернувшись в город, Агата с Варей остановились на одной из центральных улиц, чтобы посмотреть, как за бродячими оркестрами в карнавальном шествии идут толпы людей в масках, олицетворяющих смерть. В какой-то миг совсем рядом с Агатой и Варей прошла толпа ряженых под предводительством «смерти», облаченной в белую простыню и маску со страшным оскалом. Неожиданно «смерть» повернулась и пошла прямо к Агате. От ужаса Агата вскрикнула и закрыла лицо руками; «смерть» обняла ее и жестами позвала за собой, – пригласила присоединиться к карнавальной толпе.
Встревоженная Варя бросилась на помощь, но Агата остановила ее: – Ничего… Все хорошо.
Выдохнув – как перед отчаянным прыжком – Агата пошла за «смертью» и влилась в шествие.
Сопротивляться этой силе, пульсирующей радости и всеобщему ликованию было невозможно. Энергия толпы подхватила Агату и увлекла ее за собой. Растворившись в карнавальном шествии, Агата ощущала, что в нее словно вливается радость этих людей, их безмятежность и уверенность в том, что в смерти нет ничего страшного, что она есть лишь переход в новую жизнь. И улыбки на лицах горожан, и музыка уличного оркестра, и звезды над Мехико говорили о том, что смертью ничто не кончается, что жизнь бесконечна, что смерти нет, что все мы созданы для вечности, и надо радоваться этому и благодарить Того, Кто все придумал таким чудесным образом.
Сотни «мертвецов» шли по городу, музыка звучала так громко, что ею можно было пробудить мертвых. И в этой музыке и гомоне толпы Агата слышала: «Эй, бейте в барабаны – смерти нет! Ликуйте и славьте радость жизни! Пусть все слышат наш гимн бессмертию и вечности. Мы пляшем и поем, потому что знаем – смерти нет».
Агата шла в толпе, плакала и смеялась, переживая боль, восторг, страх, изумление, радость – все эмоции и чувства, какие только может испытывать живой человек. Как тысячи живых людей в этом радостном шествии.
* * *
Ноябрь
Мехико
Мертвый мальчик входит в комнату: огромные черные глаза жгут огнем, в уголках губ запеклась кровь. Мальчик останавливается против Ивана и прожигает его взглядом беспощадных глаз.
Иван цепенеет, но его сердце колотится так, что, кажется, сейчас разворотит грудную клетку. Съежившись, он умоляет мальчика о прощении, говорит, что не хотел его смерти, что он лишь исполнял свой долг солдата.
Но лицо мальчика не смягчается.
– Я не знал, что в твоей деревне жили мирные жители, – шепчет Иван, – если бы я мог что-то изменить, поверь, я бы это сделал.
Лицо мальчика по-прежнему бесстрастно. Горят нестерпимым огнем глаза. Глаза палача.
– Я и сам не живу, – оправдывается Иван, – в моей жизни нет ни радости, ни смысла…
И снова не то. Иван сникает – нет таких слов, чтобы вымолить прощение.
– Чего ты хочешь от меня? – кричит Иван. – Зачем пришел? Зачем ты всегда ко мне приходишь?
Мальчик смотрит – выдержать этот взгляд невозможно. Иван закрывает глаза руками. Когда он снова их открывает – в комнате никого нет.
«Наваждение, порожденное жарой, расстроенные нервы?» – вздыхает Иван, и тут же видит, что дверь в номер приоткрыта, а по полу стелется чуть смятая дорожка из бархатцев.
Конец декабря
Урал
Инстинктивно, по-звериному почуяв беду, Данила замолотил кулаками в дверь материнской квартиры. Ему тут же, словно бы его ждали, открыли, но это была не мать. Дверь открыла соседка Сумароковых – тетя Аня.
Милая, тихая тетя Аня – подруга матери Данилы, принадлежала к тому редкому типу людей, которые чувствуют вину за все на свете: за глобальное потепление вселенной, инфляцию и даже просто за то, что они есть; такие люди всегда словно бы извиняются – голос у них тихий, плечи опущены, в глазах покаянное «простите»… А сейчас у тети Ани был особенно виноватый вид. И очень несчастный.
– Что? – крикнул Данила вместо приветствия.
Пригвожденная чувством вины из-за того, что ей приходится сообщать Даниле страшную весть, тетя Аня горько вздохнула: – Даня, твоя мама… умерла.
В голове у Данилы что-то взрывается. Кровь пульсирует в висках, злая наковальня – молотом, молотом, черт, как больно. Данила медленно сползает по стене.
Вселенная раскалывается, и ты понимаешь, что ничто и никогда уже не будет, так как прежде. Ты сам не будешь прежним.
– Ты бы поплакал, Данилушка, – растерянно уговаривала окаменевшего Данилу, тетя Аня, – глядишь, станет легче.
Но Данила не хотел, чтобы стало «легче». Он яростно хотел, чтобы обрушившееся на него горе разорвало его пополам. Как же так – умерла? Как же так – ничего не успел, не сказал ей главного, и теперь уже никогда не успеет?! Отныне навсегда это страшное чувство вины, боль, и дикая – зверем бы выл – тоска.
– Леночка много болела в последний год, но не жалела себя, работала на износ, – бормотала тетя Аня, – ты же знаешь ее – такой человек…
Да, он знал: бесконечные дежурства, операции, больные, Елена Сумарокова – человек долга и «врач от Бога».
– Первый инфаркт у нее случился четыре года назад, – тетя Аня смахнула
