все свои деньги отдам! У меня очень много денег! И у тебя новая женщина будет! Много женщин! Лучше той!
Внутри начало подниматься что-то тяжелое и черное. На всякий случай, я положил молоток на землю. По-своему истолковав это движение, расплывшийся квашней гаденыш, глотая слова, начал объяснять, где у него ухоронены богатства. Одобрительно кивая головой, я просто отдыхал. Любой, всерьез работавший опер хорошо знает, что, когда интенсивно колешь жулика, то трещины, почему-то идут по тебе самому.
— Ладно, Дамир, я подумаю! А деньги, это хорошо. Ты мне пока вот про этого бабая расскажи! — не оборачиваясь, ткнул большим пальцем я назад. — Я хочу про него все знать. Связи, деньги, женщины, дети. Расскажи мне, чем его прижать можно и тогда бить тебя я больше не буду, слово даю!
Больше часа Гарифуллин изливался керосином на своего старшего соратника по идейной борьбе за колбасу и денежные знаки. Мне лишь оставалось задавать наводящие и уточняющие вопросы. Вроде бы связаны они крепче некуда, а оказалось, что ненавидят друг друга, почти также, как я их. Про Хасаныча он вывалил все. Начиная про наличие у него наполовину парализованной жены, в которой он души не чает и заканчивая приисковым золотым шлихом, который тот давно скупает у магаданских ингушей. Внимательно выслушав колбасного курьера, я двинулся к Хасанычу.
Он долго тряс головой и отплевывался после того, как я освободил его уши и рот от вонючей липкой ленты. Я терпеливо ждал, привалившись к средней стойке кузова.
— Калечить будешь? Как его? — дед указал взглядом на стонущего шагах в шести подельника.
— Буду. И не как его, а сильнее. Ведь это ты ему приказал мою женщину убить, — я присел и начал стаскивать с Хасаныча туфли.
— Ты подожди, не надо торопиться! Я же никуда не убегу, — он криво улыбнулся, — Давай поговорим! — затараторил простой советский почти миллионер.
— Давай. Деньги предлагать будешь? Так мне уже вон, Дамир пообещался все свои сбережения подарить, — кивнул я в сторону теперь уже безногого калеки. — Говорит, что мне их на всю жизнь хватит.
— Да разве у него деньги?! — негромко загорячился дед. Он явно не хотел, чтобы его прихвостень слышал наш разговор, — Вот я, да, я тебе дам много денег! Тебе хватит и даже детям твоим останется!
Мои зубы заскрипели, скрашивая эмаль, лучше бы он молчал про детей.
— Старик, вчера мою любимую женщину похоронили. Которую вы вот с этим уродом убили, а сейчас ты мне за ее смерть деньги предлагаешь? — размахнувшись, я впечатал молоток в подъем его правой стопы.
От дикого вопля Хасаныча где-то далеко за деревьями залаяли собаки, а я всерьез забеспокоился, что кто-то неравнодушный может помешать моим замыслам и прервать беседу.
— Заткнись, сука! Еще раз пискнешь, я тебе по зубам этим молотком ударю! Ты понял? — сунул я свой пыточный инструмент в морду старой сволочи.
— Понял, я все понял! — слезливо затараторил тот, кто дал команду на смерть моей Сони.
А я с досадой думал, насколько несправедлива жизнь, если одного слова вот этого старого слизняка оказалось достаточно для убийства молодой и полной сил женщины.
— Рассказывай! — с усилием прервал я свои размышления.
— Что?!! Что тебе рассказывать?
Изменник Родины и маститый воровской авторитет, оказался на удивление хлипким. Значит, правильно я рассчитал, посадив его на первый ряд партера, взявшись колоть Дамира. Глядя со стороны на жуткую пытку подельника, бабай достаточно впечатлился, чтобы благоразумно отказаться от геройства. Опытный урка рассудил правильно, ибо какой смысл терпеть жуткие муки, если результат все равно предопределен.
— Все рассказывай. Кто в деле? Все ваши воровские схемы. И, главное, как твоих старших за яйца подтянуть можно? Мне, Хасаныч, доказательства против всей вашей кодлы нужны, — озвучил я свои нескромные пожелания постанывающему деду.
— Если все расскажу, отпустишь? — замерев, перестал скулить бабай.
— Нет, не отпущу, ты же сам понимаешь! Не отпущу, но калечить не буду. Это во-первых, — начал я торговлю с тварью, которую мне сейчас хотелось убить одним ударом.
— А что во-вторых? — хищно оскалился старик и я понял, что не настолько он и напуган.
— Во-вторых, я бабу твою не трону. Как жила, так и останется жить. Мало тебе? — я прищурившись смотрел в колючие глаза Хасаныча, не отводя взгляда. — И знай, сука, если потом вылезет, что ты чего-то не договорил или напутал, я приду и убью ее! Как ты мою убил. Слово даю!
— Она инвалид! — посерев лицом, прошептал за секунду съежившийся упырь.
— И что? Моя беременная была, а вы по ней тонной железа ударили! Ты лучше заткнись, сука, иначе прямо сейчас порешу вас здесь и поеду из твоей бабы фарш делать! — сейчас я и сам верил, что все так и сделаю. И ведь сделаю!
Наверное, и Хасаныч в это поверил. Потому что больше уже напуганным дураком не притворялся и ничего не скрывал. Я достал из машины припасенные бумагу и две самописки. Подтащив Дамира поближе, я запустил тотальное изложение всех ранее озвученных откровений. Время от времени я корректировал чистосердечные признания хищников и расставлял нужные акценты в текстах. Часа через два буквы кончились и, удостоверившись, что фактура соответствует моим представлениям о полноценных доказательствах, я заставил пациентов расписаться и поставить разные даты. Потом они написали на отдельных листочках, что устали воровать и боятся коварных Муху и Сурина. А поэтому подаются в бега.
Рисуйте, где у вас захоронки попрятаны! — протянул я теневым бизнесменам еще по паре листков. — Оставлю я твоей бабе денег, не волнуйся! — пообещал я Хасанычу. — Но ты помни, паскуда, что я тебе сказал, если где соврал или не досказал, я к ней приду!
Связав упырям за спинами руки, я опять замотал им рты. Они только мычали и даже не пытались оказать какого-то сопротивления. Пора было уже заканчивать, а я пообещал Дамиру его не убивать. Мне хотелось сдержать свое обещание. Хасанычу я ничего не обещал, но это не означает, что он будет молчать.
Снова спеленав подельников валетом, я закатал их в потертое покрывало, которое снял с заднего сиденья «копейки». Истратив последний моток веревки, я покрепче обвязал живой тюк. Потом покатил его, как бревно к яме.
Могилу я закапывал на автомате, не испытывая никаких чувств, кроме удовлетворения от качественно сделанной работы. Земля в яме перестала шевелиться только после того, как я накидал туда больше метра. Теперь лишь я один знал, где лежат эти два гада. Не то, чтобы я не верил в здравое молчание Вовы и Локтионова, но в таких делах так надежнее. Заровняв место,
