Одновременно с этим прислушиваясь к доносящемуся от ворот шуму. С подспудным и неугасающим беспокойством прислушиваясь…
— Да иди ты уже, впусти свою безумную курицу, иначе она твои ворота разнесёт и обломки по округе разметает! Счастливец хренов! Вот же угораздило меня…
Надо сказать, что Эльвира, к моему глубочайшему удивлению, выглядела не сильно озлившейся. Мне даже показалось, что происходящее её даже некоторым образом забавляет. Мудрая взрослая женщина с трезвым и правильным восприятием житейской действительности! На самом деле это удивительно, особенно, если учесть аномальность её нынешнего гормонального фона беременной самки. Нет, всё же следует окончательно смириться с тем, что никогда мне, примитивному человеку, не понять космической психологии женщин! Или она настолько хорошо умеет скрывать свои истинные чувства?
Все эти мысли суетной чехардой мелькали в моей голове, когда я уже двигался в сторону ворот и калитки. По которой стучали, судя по жестким звукам, какой-то палкой. Глухой и неприступный забор был добротно выстроен из декоративно отформованных бетонных секций, высотой под два с половиной метра. Точно такими же плитами была огорожена войсковая часть, в которой я имел честь отбывать воинскую повинность срочной службы. Хорошо еще, что поверх забора не была протянута колючая проволока. Зная нравы злобного подпола Герасина, у которого я отжал этот загородный объект, я бы ничуть не удивился наличию такой опции. Как не удивился бы и электричеству, пропущенному через ту проволоку. Но сейчас я впервые был рад этому неприступному бетонному рубежу. Кабы не он, то нетерпеливая прокурорша застигла бы нас с Эльвирой врасплох. И мне даже не хотелось думать, во что бы такая внезапность могла бы вылиться. Слава богу, что дачный сезон уже на исходе и день сегодня рабочий. А потому соседние участки сегодня пусты. Это хорошо, меньше будет пересудов.
— Ты почему так долго не открывал мне? — не здороваясь, сходу взялась меня виноватить младшая прокурорша, — С кем ты здесь прячешься? С Анькой?
Выпустив из руки звякнувшую стеклом объёмную авоську, Наталья стремительно обогнула меня и рванула по каменной тропинке вглубь дачного участка. Тратить время на замки и щеколды я не стал и метнулся следом за ревнивой прокурорской мавританкой.
Выскочив из-за кустов на поляну с беседкой, в которой с бокалом красного сухого величественно восседала мадам Клюйко, дщерь видного городского партийца притормозила и встала, как вкопанная.
— Эльвира Юрьевна⁈ — ошарашено выпучила она глаза на невозмутимо разглядывающую её даму, — Тётя Эля, а что вы здесь делаете?
Растерянная Наталья попеременно метала взгляды то на меня, то на Эльвиру.
— Уже ничего! — с едва заметной насмешливостью, ответила Клюйко, — Принимай вахту, а мне в город пора! Ты мне машину организуешь, я надеюсь? — оборотилась она в мою сторону.
Я молча кивнул. После чего развернулся на сто восемьдесят градусов и медленно пошел в дом к телефонному аппарату. Убедившись, что женского бокса с безобразным выдиранием волос не будет, я выдохнул и почти успокоился. Бабьи разборки, не успев начаться, перешли в цивилизованную плоскость и с этого момента перестали быть для меня событием непреодолимой силы. Сейчас я был уверен, что две неглупых и благоволящих мне барышни сумеют договориться без громких матерных слов и поножовщины. Беспокоило меня другое. Откуда мадемуазель Копылова могла прознать про мою дачную лёжку? Вернее, про то, что я сейчас здесь?
Дозвонившись до Нагаева, я заручился его клятвенным обещанием приехать за Эльвирой с Еникеевым на УАЗе или, в крайнем случае, на такси. Вова пообещал быть не позже, чем через час. Не спеша откупорив бутылку красного и отпив из горла её треть, я без особой радости поплёлся к любимым подругам. Рассеянно размышляя о досадных издержках своей активной жизненной позиции. Которую образованные и правильно понимающие мужскую жизнь люди, еще иногда называют полигамностью. А неучи и ханжи, почему-то преимущественно женского пола, формулируют это природное явление гораздо грубее и чаще всего в непечатных словах и выражениях.
— Ну что ты скажешь? — с пугающей неопределённостью обратилась ко мне старшая прокурорская женщина, неодобрительно глядя на меня и склонив набок голову, — Будет машина? — сжалилась она надо мной и конкретизировала свой вопрос, переведя его в бытовую стезю.
Я, не открывая рта, утвердительно кивнул и потянулся за бутылкой вина. Которая вдруг оказалась пустой. А меня-то и не было за столом всего минут двадцать!
— Там в сетке у ворот еда и две бутылки хереса, — нечетко подала голос мадемуазель Копылова, облизнув губы фиолетовым языком, — Здесь всё закончилось! — икнув, уведомила она меня, одним глотком допивая остатки вина из моего фужера.
Быстро же они спелись, без энтузиазма констатировал я. И спились тоже быстро. Впрочем, бокал Эльвиры, как был, так по-прежнему и остался наполненным наполовину. И в отличие от Натальи, окосевшей она не выглядела.
— Это точно! — с энтузиазмом подхватила посыл меня к воротам Клюйко, — Херес он херес и есть! — согласилась она с младшей коллегой, разглядывая меня.
— А ты чего замер? — теперь уже ко мне обратилась она, — Ступай и принеси, что девушка просит! А я пока пойду собираться.
Эльвира поднялась из плетёного кресла и пошла в дом. А я, убедившись, что осоловевшая Наталья с аппетитом мирно поедает шашлык, направился за оборонённой ею авоськой с провиантом. Забыв про свой атеизм и от чистого сердца благодаря бога за бескровное разрешение столь непростой неурядицы.
Из двух бутылок, в живых осталась одна. Что было в пропитанных липким хересом бумажных свёртках, я смотреть не стал. Вместо этого я поторопился назад. Надолго оставлять непростую ситуацию без своего контроля я опасался. Две прокурорских медведицы на ограниченном пространстве, одна из которых беременная, а вторая пьяная, это вам не фунт изюма. Тут в любой момент может заискрить и сдетонировать. А потому мне лучше всего находиться ближе к эпицентру, еще не состоявшегося катаклизма.
— Доведёшь девку, сопьётся она с тобой! — раздался у меня за спиной голос старшей подруги, когда положив на стол мокрую сетку, я рассматривал задремавшую Наталью.
— Может, еще не сопьётся! — неуверенно возразил я, — У неё отец строгий, не даст он ей спиться.
— Она этого строгого отца, как пионера расколола! — хмыкнула Эльвира, — Это он ей сдал твоё лежбище! Устроила ему истерику, пригрозила, что уйдёт из дома, он и сдал! Ты плохо знаешь Наташку, она только с виду плюшевая. На самом деле, она девка — кремень! — Клюйко смотрела на меня с невесёлой усмешкой. — А с отцом её ты будь осторожнее, он мужик неплохой, но ради карьеры и своей семьи пережуёт тебя и выплюнет не задумываясь!
— Тебе откуда всё это известно, душа моя? — не стал я скрывать своего удивления такой осведомлённостью касательно копыловской династии.
— Мы с её матерью когда-то подругами были, — вздохнув, кивнула Клюйко на мирно дремлющую Наталью. — Ты не обижай её, она девка хорошая! Случись что, не продаст! Хотя, тебя, скотину, не то, что продать, тебя убить мало! — ожгла меня взглядом Эльвира.
— Да за что же меня убивать, Эля, если я такой хороший человек и, к тому же люблю тебя безмерно⁈ — оскорбился я, подхватив её под задницу обеими руками и осторожно притянув к себе, — Сама бросила меня, а теперь душу мне рвёшь и смертоубийством пугаешь! Хочешь, я в Москву, ближе к тебе перееду? Меня Севастьянов давно уже к себе зовёт! — пытливо заглянул я в глаза сердитой Эльвиры.
— Не хочу! — оттолкнула меня Клюйко, — И я не хочу, и тебе там делать нечего! Ты здесь-то спокойно ужиться не можешь, а в Москве тебе голову в первый же год снесут! И никто тебя там не убережет, Сергей! Ни я, ни Севостьянов. Я сейчас не шучу!
Обеспокоенная Клюйко смотрела на меня с тревогой и действительно, было видно, что она нисколько не шутит.
— Не любишь ты меня, Эля! — вслух и очень горестно расстроился я, — Поматросила, как говорится, и бросила! Плохо мне здесь без тебя, честное слово! И, вообще, скучно мне тут, разгуляться негде! Сама в Москву сбегаешь, а мне бедолаге, тут опять в одиночестве горе мыкать!– не удержавшись, бросил я взгляд на сонную прокуроршу более позднего года выпуска.
