Русоволосый юноша, сидевший за рулем, слышал разговор Швальбе и Грина. «О каком фюрере шла речь? — думал Вилли. — Неужели о Гитлере?» В семье Швальбе культ фюрера был незыблем. Но что за приказ? И кто такой Рихтер? Этого юноша не знал.
Машина пересекла добрый десяток улиц и наконец остановилась у небольшого дома, скрытого густой зеленью.
— Я сейчас, — Швальбе с трудом вылез на тротуар.
Красивая, элегантно одетая женщина встретила его у калитки.
— Я жду вас, Швальбе, — в ее голосе слышалось нетерпение. — Вот мои чемоданы. — Женщина сделала широкий жест, и два дюжих молодца, отнюдь не похожие на профессиональных носильщиков, потащили за ней чемоданы, на которых красовались разноцветные наклейки с наименованиями далеких городов: Буэнос-Айреса, Монтевидео, Гаваны, Нью-Йорка…
— Садитесь, фрейлен Цандер. — Швальбе услужливо распахнул дверцу автомобиля. — Я приготовил вам отличный номер в «Адлоне».
Через минуту машина тронулась дальше, но вовсе не к гостинице «Адлон». Вилли слышал обрывки разговора. Цандер сказала:
— Прайс настаивает на своем…
— Тебе досадно или ты боишься провала? — спросил Швальбе.
— Брось болтать! Я свое сделаю. Но знаешь ли ты, что это за штука — «план Дрейнера»?
— Догадываюсь, — недовольно буркнул Швальбе. — Но нас с тобой это не касается, Ильза. Им виднее… Значит, в случае неудачи с Гроссом тебе опять…
Цандер перебила:
— Я не вижу пока для себя перспектив.
— Тебе просто не верится, что ты снова будешь ходить с хлыстом, как тогда в концлагере?
— Да…
Машина вылетела на тихую широкую улицу и остановилась на углу. Швальбе вылез на тротуар и привычным движением поправил в кармане пистолет.
— Тебе хочется обязательно дождаться меня здесь? — спросил он спутницу, и в его голосе Вилли уловил страх.
— Да, — ответила женщина.
Швальбе ушел. Было уже поздно. Позолоченное звездной пылью ночное небо распростерлось над городом.
Вилли сидел, положив руки на руль, и думал о женщине, которая позади него курила сейчас одну сигарету за другой. Вилли мог поклясться, что когда-то он уже видел ее, но тогда она была иной, совсем иной. Однако, где и когда встречался с ней — этого он не мог вспомнить, по-видимому, это было давно. Юноша начал вспоминать краткие годы своей жизни… Как всегда, эти воспоминания начинались с врезавшейся в память сцены: огромный, залитый грязными лужами двор концлагеря, серый забор, колючая проволока, вышки с пулеметам и толпы оборванных, разутых, изможденных людей. Вилли держится за платье женщины, в широко открытых глазах которой застыл ужас. Потом появились эсэсовцы из охраны лагеря, овчарки на сворках… Кто-то схватил мальчика и отбросил в сторону. Страшные крики поднялись над толпой заключенных, и больше Вилли ничего не помнил. С тех пор он жил в семье эсэсовца Швальбе. Его старательно обучали русскому языку, который казался удивительно знакомым и легким.
Дети из соседних домов никогда не играли с Вилли — они относились к нему враждебно. Какие-то невысказанные обидные мысли читал мальчик и во взглядах взрослых людей, с которыми ему приходилось общаться. Ему хотелось иногда осмыслить все, что мучило и угнетало его, но и этого он не мог сделать — он знал только то, чему его учил Швальбе. А тот не раз говорил ему, что на востоке Европы и где-то в Азии живут русские — проклятие всего человечества, те самые люди, из-за которых оказалась каким-то образом сломанной и судьба маленького Вилли. Швальбе обещал ему помочь «за все расплатиться» с русскими.
Шли годы. На улицах заиграли военные оркестры, толпы молодчиков раза в два старше Вилли горланили воинственные песни того недавнего прошлого, о котором он ничего не знал… Вилли стал шофером своего приемного отца.
Но где же он все-таки видел эту Ильзу Цандер? Снова и снова память возвращала его к тому страшному часу, к тому, что в течение многих лет он считал навязчивым видением… И всегда было одно и то же: крики, от которых останавливается сердце… его оторвали от женщины… Но полно, так ли? Чувствуя непонятное волнение, юноша сейчас снова и снова мысленно возвращался к залитому грязными лужами двору. Нет, теперь он чувствует — там произошло что-то такое, чего его детская память не сохранила. Но что же? Он обязательно должен вспомнить — и именно сейчас!
Вот он как бы снова слышит отрывистые и резкие, как собачий лай, слова команды, видит охранников — они колотят прикладами автоматов направо и налево… И — вот оно! Молодая женщина в форме остановилась в двух шагах от мальчика, это она хлыстом указала на него охранникам. Ребенок посмотрел в глаза женщины — в них были холод ненависти и пустота. Ребенок видел ее раньше и знал, она — главный врач, доктор, но она не лечила больных, а составляла из них большие партии, которые эсэсовцы увозили из лагеря в Освенцим и Майданек.
Юноша вздрогнул. Вот она, эта женщина, указавшая на него хлыстом, сидит позади него… Это, несомненно, она! Но если это так, то мучивший его все эти годы кошмар оказывался не видением, а явью, реальным эпизодом из его, Вилли, жизни. Вилли? Он силится вспомнить, как называла его та женщина во дворе концлагеря, и не может… У него было другое имя. Юноша чувствует, что у него кружится голова, — для того, чтобы во всем разобраться, нужно время.
Ильза Цандер курит сигарету за сигаретой и нетерпеливо посматривает на часы.
Где-то неподалеку раздались выстрелы, слабые, приглушенные расстоянием.
Появился запыхавшийся Швальбе.
— Скорее… — бросил он Вилли, залезая в автомобиль.
Машина пошла к «Адлону».
— Приказ выполнен, — сказал Швальбе. — Рихтера больше нет.
— Поздравляю, — произнесла Ильза Цандер с облегчением. — Я боялась, что он будет мешать мне в деле с Гроссом.
— Ильза Грубер боялась Рихтера? В таком случае вы мой должник, Ильза…
Ильза Грубер! Да, да, ту женщину-врача из концлагеря звали Ильзой Грубер. Теперь сам Швальбе помог юноше развеять сомнения. Вот она — та, о которой кричало радио в последние дни! Но почему же она Цандер? И почему она едет в «Адлон»?
Носильщики подхватили и унесли чемоданы, Ильза Грубер поднялась по парадной лестнице и скрылась в вестибюле гостиницы.
— К «Мейеру», — скомандовал Швальбе.
Машина легко развернулась и пошла за город. Теперь Швальбе сидел рядом с Вилли.
— Я давно собираюсь поговорить с тобой, — неожиданно начал бывший эсэсовец. — Детство кончилось, Вилли, пора тебе браться за дело.
Вилли молчал — его сейчас занимала Ильза Грубер и эпизоды из его далекого прошлого, о котором в доме Швальбе ему ничего не говорили.
