Например, в очередной раз снять запись с видеокамер. Снял, прогнал через распознаватель образов, выставив пятидесятипроцентный уровень достоверности. Ну, так они примерно и выглядели — те шатенки, которых отсеял распознаватель, — наполовину Гретты, наполовину черт знает кто. Если она здесь, то каков шанс столкнуться с нею нос к носу? Честно говоря, никакого, поскольку ДАГАРу вполне по силам следить за нами и день и ночь. Не пытаются ли они достать робота нашими руками? Возможно, что так, но с одной поправкой: они не против, если перед захватом робот успеет совершить убийство.
Бродя по станции, я наткнулся на толпу, только что вывалившую из конференц-зала, — это закончилась предстартовая встреча с экипажем «Гигантропоса». Судя по тому, что я услышал, никаких изменений в программе старта не произошло. Туристы возмущались тем, что вопреки обещаниям их не подвезут к точке «погружения» ближе, чем на четверть миллиона километров. С таким же успехом мы могли бы остаться на станции, говорили они. Некоторые предлагали бойкотировать утренний перелет, а после потребовать, чтобы им вернули часть стоимости тура. Я поинтересовался у диссидентов, до которого часа нужно проспать, чтобы считать бойкот состоявшимся. Оказалось, что десятую группу поднимают в полчетвертого, а грузят — в четыре. Завтрак им подадут на корабле. Я продолжил опрос в том же ключе и выяснил, что подъем и погрузка на прогулочные корабли у разных групп назначены на разное время. Последняя группа войдет в корабль в половине шестого. В 6:00, во главе с «Гигантропосом», корабли двинутся в путь. «Строем пеленга», — уточнил какой-то знаток — наверное, из бывших космоплавателей.
Я вернулся к Гроссману, чтобы скорректировать план на утро. Спрашивать, далеко ли он продвинулся, я не стал — все и так было написано на его лице. Оставалось лишь посочувствовать и обнадежить, — мол, еще ничего не потеряно. Мы решили, что до 5:30 нет смысла покидать каюты. К тому времени жилая зона опустеет. Персонал будет нести вахту на своих рабочих местах, свободные от вахты сотрудники, — а таковых, видимо, наберется немного, — присоединятся либо к туристам, либо к коллегам. Те туристы, что будут вынуждены наблюдать за стартом со смотровой площадки, в шесть с чем-нибудь отправятся досыпать, поэтому вряд ли они нам помешают. Пожелав Гроссману не засиживаться за компьютером, я отправился составлять отчет.
В три ровно старший группы скомандовал подъем. Я ограничился тем, что поднял голову. Перейдет на личности или нет? Тишина. Я опустил голову и задремал.
Личное обращение поступило в 3:25 в форме грубого окрика. Я его послал, но тихо, потому что по легенде я еще не проспался, а в таком состоянии люди не кричат, — напротив, они говорят еле слышно, компенсируя потерю голоса выразительными словами, на которые я не поскупился. Мне сказали, что ждать нас не будут. «Нас» означало, что Гроссман — а, может, и кто-то еще — прибег к тем же доводам. Убедившись, что возразить ему нечего, я снова задремал.
В 5:15 подъем скомандовал мой комлог. Если бы он взял на себя труд дотащить меня до душа, ему бы не было цены. Вставая, я дал себе слово не расходовать горячую воду — даже, когда буду чистить зубы.
На комлог пришло какое-то сообщение. Я бросил вправлять челюсть и открыл почту. Прочитал. Челюсть застряла намертво.
Необходимо срочно встретиться. Я все объясню, и вы поймете. Меня заставили так с вами поступить. Звонить не могу — меня прослушивают. Будьте в 6:00 в конференц-зале, без Гроссмана. Помогите мне. Гретта.
Я сверил обратный адрес с карточкой репортера «Вестника миров». Гретта вручила мне эту карточку, когда наши отношения находились на подъеме. Адрес совпал.
Бесполезно умолять меня прийти точно в срок — все равно я приду раньше времени. Я быстро оделся — гораздо быстрее, чем нашел ответ на вопрос, стоит ли звонить Гроссману. Проблема сводилась к более сложной: не ловушка ли это? Бластер я сдал в камеру хранения на Терминале 1183 — перед посадкой на челнок до «Трамплина» я понял, что провезти оружие мне не удастся. Значит, если что, я смогу рассчитывать только на руки — и голову, если Гретта снова вздумает заехать мне коленом в челюсть. Кстати, как она? Я постучал зубами. Вроде, оклемалась.
Насчет Гроссмана я рассудил так: если мне приготовили западню, то Гроссман мне не поможет, если же нет, — то надо прислушаться к ее совету. Не знаю, правильно ли я воспользовался законом исключения третьего, но вывод напрашивался один — не звонить. Для подстраховки я отправил ему письмо Гретты с пометкой для сервера: «вручить через час». Если все будет нормально, я успею отменить пересылку.
Конференц-зал находился на двадцатом уровне жилой зоны. На всем пути мне повстречалось не более пяти человек. Они были в местной униформе, внимания на меня не обратили, спеша куда-то по своим делам. Почему она выбрала это место? Может, оттого что в коридоре, ведущем к конференц-залу, не было кают?
Я приближался к холлу, из которого большая двустворчатая дверь вела непосредственно в зал. До холла оставалось метров пятнадцать, когда до меня донесся шум — смесь шороха, шипения и свиста. Я остановился и напряг слух. Расслышал легкое металлическое клацанье. Сомнений не было — в холле орудовал робот-уборщик. Свист и шипение исходили от пылесоса, которым робот обрабатывал мягкое покрытие пола.
Прижавшись к стене, я медленно продвигался вперед. Не имея никаких конкретных подозрений, я всего лишь стремился не попасться роботу на глаза. Дошел до угла и осторожно выглянул. В холл выходил еще один коридор; в самом его начале, спиной, вполоборота ко мне стоял робот. Я вгляделся в «бортовой» номер. Черт знает что! Это был «наш» робот — тот самый, которого мы видели во время профилактики.
Пройдет сколько-то времени, и скульптуру «перекуем шило на мыло» (настоящего названия я не помню) заменят статуей робота с пылесосом в клешне. Идиллическая картина, которую я наблюдал, слоила того, чтобы ее увековечили в бронзе. Мирно елозя по полу щеткой, робот разве что не насвистывал. Если бы он спросил мое мнение, я бы посоветовал ему разучить «What a wonderful world», поняв предварительно, о чем там поется. Меня умилило, что робот, вместо того чтобы больше двигаться, использовал раздвижную трубу, длину которой он изменял в зависимости от того, насколько близко или далеко находился от него обрабатываемый участок. Что и говорить, лень — первый признак сознания. (Утверждение, остающееся до сих пор недоказанным из-за того, что его сторонники слишком ленивы.)
Ждать здесь или двигаться дальше? Я присмотрелся к дверям в зал. Правая створка была приоткрыта. Я быстро пересек холл, вошел в зал и плотно прикрыл за собой створку.