Тристано д'Альвелла и Аурелиано Портофино уединились перед допросом в подвале, где хранились запасы герцогских вин. Здесь их не могли ни увидеть, ни подслушать, и Тристано смело признался Портофино, что боится. Боится увидеть негодяев и допрашивать их. Он боялся даже подойти к живым мертвецам, внутри которых ползают смрадные черви, набухает гной и тихо смеется сатана, грабивших живых и хладнокровно делавших из них покойников. Портофино понимал его и успокоил тем, что тоже боится. Правда, боязнь мессира Портофино разнилась со страхами мессира д'Альвеллы. Иквизитор опасался, что едва увидит мерзкую ведьму, может в гневе придушить её, а это, воля ваша, противоречило процессуальному кодексу Святой Инквизиции.
В итоге арестованных доставили в герцогскую тюрьму, и допросы первоначально провёл прокурор инквизиции Андреа Митти, но на них присутствовали и д'Альвелла, и Портофино, и Ладзаро Альмереджи, и каноник Дженнаро Альбани, и шут Песте, сидевший в углу и заворожено разглядывавший Глорию Валерани. При аресте старуха визжала, отбивалась и царапалась, как разъяренная кошка, и с ней едва справились трое мужчин. Наталио не сопротивлялся, понимая, что это бесполезно, Джулио упал в обморок.
Допросы продолжались часами, но арестованные запирались недолго: первым не выдержал Джулио, потом — Наталио. Старуха Глория на первом допросе не проронила ни единого слова — к вящей радости мессира Портофино. Его милость уже потирал руки, предвкушая пытки мерзавки, но, узнав о показаниях сына и внука, старая ведьма поняла, что молчание бесполезно.
Однако, услышав рассказ Глории, сам инквизитор подумал, что лучше бы ему этого не слышать, д'Альвелла чувствовал, что у него на голове шевелятся волосы, а Песте малодушно помышлял то сбежать с допроса, то заткнуть уши, то напиться — последний помысел был тем страннее, что Грациано никогда не хмелел.
В понимании Чумы, Глория была умна, точнее, разумна: в отличие от Черубины, она никогда не изрекала глупости и никогда их не делала. Хладнокровие и спокойствие этой женщины нравились Чуме, но к чему, Господи, это привело? Грациано заледенел, когда из допросов встала подлинная картина произошедшего, тем более страшная, что многое было необъяснимо. Где и как в эти души вошла неизлечимая порча распада?
Наталио в молодости, после смерти жены, закутил, семейное состояние таяло. Между тем, Валерани не привык отказывать себе в чем-либо, не хотел ограничивать себя. Подросший сын Джулио, воспитанный отцом-мотом, тоже полагал, что глупо лишать себя удовольствий. Но денег не хватало катастрофически, а аппетиты все возрастали. Глория же, вместо того, чтобы вразумить и умерить траты сына и внука, злилась на недостаток средств. Почему дурочка Черубина лопается от флоринов? Почему так богат муж недалекой Бьянки? Почему Фаттинанти богатеет год от года, а ей самой приходится с трудом скрывать нищету? Недоумевал и Джулио — почему он не может позволить себе те отрады и наслаждения, что были доступны его приятелям-камергерам?
Растление души есть уклонение от мудрости. Пожелав злого, ум растлевается и развращается, Дух Господень отступает от растленного, и как в мертвом теле плодятся черви, так в растленных душах расплодились, будто черви, зависть, лукавство, ненависть, злопамятство, гордыня, спесь, лихоимство, похоть, пересуды, поношения, богозабвение, бесстыдство и всякое зло, ненавистное Богу. И перестали люди сии быть образом Божиим, а стали подобием диавола. В живом теле пребывали отныне мертвые души, погребенные как во гробе. Гробы ходили, а души в них были бездыханны…
…Тиберио Комини намекнул однажды Джулио, что щедро вознаградит его, если тот согласится ублажить его. Искаженная жадностью душа колебалась недолго. Честь мужчины и достоинство дворянина стали призрачным фантомом в свете возможности легкого заработка. И сжимая зубы от услад похотливого старика, Джулио чувствовал не оскорбление, но обиду совсем иного рода. Он бесился при одной мысли о том, что вынужден зарабатывать задним проходом, тогда как сам Комини всегда позвякивает дукатами в кармане. Тиберио были нужны деньги, чтобы покупать его, Джулио, задницу, но что стоит прибрать к рукам деньги Комини, а заодно — убрать его самого? Но мысли эти развития не получили — Джулио был осторожен и понимал, что старый содомит жизнь задешево не отдаст.
Наталио тем временем всерьез задумался о продаже последнего, что было в семье — загородного дома и небольшого виноградника в Пьяндимелето. При нём было много земли, но заброшенной. За него нельзя было выручить больше пятисот флоринов, а что потом? Побираться? Валерани тяжко вздыхал. И тут он заметил в руках сына золотые, обратил внимание на роскошные покупки Джулио — седло, упряжь, новые дублеты… Откуда? Наталио проследил за сыном и быстро понял, откуда взялись деньги. Его на минуту взбесило, что старый мерзавец Комини растлил его сына, но сам Джулио, припертый отцом к стенке, зло обронил, что не приучен грабить, вот и зарабатывает, чем может! Щенок ждал оплеухи, но услышал вдруг странный вопрос, исполненный мертвенного холода и тонкого любопытства. «А сколько платит старый мужеложник?» Сынок пояснил отцу, что свидание обходится мерзкому фенхелю во флорин, но его интересуют задницы посвежее…
Но папаша вовсе не думал составлять сынку конкуренцию. В его голову пришёл тот же помысел, что и в голову Джулио. «Это сколько же флоринов должно быть в мошне Комини, если он столь щедро платит за одну ночь?» Сын тяжело вздохнул, глаза Джулио и Наталио встретились. Но тут же и опустились. Сын пробормотал, что старый мерзавец задешево флорины не отдаст… Наталио кивнул и потер рукой вспотевший лоб. Да, не отдаст. Чёрный умысел поселился в душе обоих, однако, боязнь рисковать головой остановила у роковой черты.
Но только на время…
Прошло несколько недель, и нужда снова заявила о себе — Пасха требовала расходов, и тут Наталио спросил Джулио, где старый содомит хранит деньги, и когда он в следующий раз ждёт его? Тот пожал плечами. Комини приглашал его, когда у него разыгрывалась похоть, не сверяясь с днями недели. Это было непредсказуемо. Деньги же подлец хранит у банкира Пасарди, а плату ему всегда заготавливает заранее и берёт из ларца на столе. Если оглушить его и обыскать комнаты… Чёрт его знает, что там найдется… Наталио задумался, но тут его размышления были прерваны злобным шипением.
— Недоумки… — оба испуганно вздрогнули и обернулись.
У дверного проема стояла Глория Валерани. То, что она слышала всё, было несомненно. Отец и сын переглянулись, а старуха, снова обозвав их недоумками, проронила, что их поймают через час после нападения на Комини, а дальше — суд и плаха. Оба снова переглянулись. Им не сильно понравился безапелляционный тон Глории, но и отец и сын понимали её правоту. Такие вещи с кондачка не делаются. И в то же время оба не могли не отметить странный тон Глории и тот факт, что она отнюдь не считает глупым сам замысел убить Комини — бестолковым и безрассудным ей кажется делать это непродуманно и поспешно. Джулио к тому же порадовало то, что она ни словом не обмолвилась о том не очень-то приятном для него обстоятельстве, что он стал любовником старого содомита, и потому он осторожно проронил:
