странного платья.
Длинное, в пол, закрытое, оно странным образом заставляло думать о вещах совершенно неприличных. И вовсе не потому, что облегало ее фигуру, нет… просто… бывает с женскими платьями такая вот недоступная примитивному мужскому разуму штука, когда укрытая за слоями ткани женщина все одно кажется более раздетой, чем одетой.
Он моргнул.
– Это свадебный наряд, – сказала Лотта и, вытянув руки, крутанулась. Платье заискрило, скользнули косы на спину, и захотелось поднять ее на руки, прижать и больше не отпускать. – Я решила, что мы должны пожениться. Но ты слишком не уверен в себе, чтобы сделать мне предложение.
– Я в себе вполне уверен.
– Тогда ты сделаешь предложение сам? – она склонила голову набок и посмотрела так, что сердце забилось быстро-быстро.
– Ты… совершаешь ошибку.
– Это ты совершаешь ошибку, – проворчала Лотта. Подошла и дернула за рукав. – И вообще… в нормальных книгах герой, если уж девушку соблазнил, обязательно на ней женится.
– Это еще разобраться надо, кто и кого соблазнил.
– Хорошо. Героиня, если героя соблазнила, тоже на нем женится. Порядочная. Я вот порядочная.
Наверное, это именно то, что им нужно, что позволит задержаться рядом, устоять, когда все вокруг станут говорить, что она, Шарлотта Эрхард, совершила ошибку. И что эту ошибку можно исправить.
Избавиться от мужа сложнее, чем от случайного любовника.
А он, Кахрай, постарается…
Он сделал вдох.
И сказал:
– Я тебе не подхожу. Кто я?
– Человек, который меня защитил.
– И поэтому ты решила, что любишь? Это просто ситуация. Стресс. И все остальное… и завтра ты поймешь, что я совсем не такой, каким представлялся. И разочаруешься. И будешь злиться, что я не предупредил.
– Будем считать, что предупредил, – она умела слушать. И села на диванчик, руки сложила, посмотрела этак выжидающе. И, не дождавшись ответа, сказала: – Ты предупредил, и не раз. Вбил себе в голову какую-то глупость. Откуда ты знаешь, подходишь ты мне или нет? Я и сама этого не знаю. Никто не может знать. Мой отец выбрал женщину, которую любил. И не жалел об этом. Я читала его дневники. И бабушкины тоже. Она вот как раз жалела, что когда-то пошла по пути родовой чести. У нее была любовь. Давняя. К кому – не знаю, это она и дневникам не доверила. Главное, она решила, что этот человек ей не подходит, что выбирать нужно кого-то, как ты выразился, из своего окружения. И выбрала… и потом жалела всю оставшуюся жизнь. И с отцом моим ее поссорила в том числе и зависть. А еще она умерла одна. Она и со мной-то в последние годы встречалась редко и по важным лишь поводам. У нас огромный дом. Настолько огромный, что в нем легко заблудиться. И я не хочу возвращаться в него. Не хочу оставаться в нем одна. Я больше не смогу быть той, какой была раньше, и…
Она вздохнула и пальцы коснулись косы.
– Я не могу поклясться, что у нас получится, что через год или два мы не возненавидим друг друга, но… я буду жалеть, если мы не попробуем. А еще… ты не представляешь, сколько там работы.
Это Кахрай как раз представлял весьма неплохо.
Службу безопасности предстояло выстраивать с нуля. И заодно ловить крыс, которые если и не участвовали в заговоре – а многие и участвовали, – то знали о нем и просто закрывали глаза. Кое-что сделали безопасники Созвездия, но вот основную массу…
– Контракт, – он пытался смотреть на эту женщину серьезно, но не выходило. И мрачности его она не боялась. И вообще его не боялась. – Я хочу подписать контракт. Что не претендую на твое имущество и вообще… Как оно положено?
– Значит, все-таки женишься?
– Будем считать, что я порядочный герой.
Лотта хихикнула и встала:
– Тогда пойдем?
– Куда?
– Жениться. Знаешь, мне сказали, что брачное настроение случается у мужчин не так и часто, поэтому не стоит упускать момент…
– Но…
– Леди Унияр готова лично зарегистрировать наш брак.
Значит, все-таки заговор… а и плевать… или нет? От женщины пахло ветром и пустыней, а еще морем и звездной пылью, про которую говорят, что ее не существует, но каждый, кому случалось вставать на пути смерти, знает – это неправда.
Она есть.
Она… заставляет совершать глупости и безумства. И наверное, так правильно, поскольку каждый человек имеет на это право. Как и на любовь.
Эпилог, который не особо и нужен (Осторожно, избыток сахара!)
Мир лежал на ладони теплым куском янтаря. Где-то на линии горизонта из тумана поднимались горы, и теплые вершины их скрывались в низких облаках.
Мир дышал.
Мир пел, пусть едва различимо, но Лотта слышала эту музыку. И улыбалась. Господи, как хорошо… отпуск… и пусть совет директоров уговаривал ее провести отпуск в поместье, а то мало ли что произойти может, она не послушала.
В конце концов, она хозяйка, а не пленница в доме своем.
Она оперлась на руку мужа и спросила:
– Что опять?
– Ничего.
– Врать ты так и не научился.
Кахрай вздохнул. Когда он вздыхал, то мир слегка менялся и становилось грустно. Правда, грусть была легкой, что утренний ветерок.
– Твой кузен решил сойтись с моей сестрой.
– Это плохо?
– Не знаю… а вот то, что он перевел пару сотен тысяч весьма сомнительной компании, это плохо. Я перевод заблокировал. Так что будет жаловаться.
Всенепременно будет.
Родственникам очень нравилось жаловаться на Кахрая, это их даже как-то объединяло. Правда, за пять лет жалобы не то чтобы поутихли, скорее стали на удивление однообразны. Но хоть подкупить больше не пытаются. Кое-кто даже прислушиваться начал… из тех, кто остался.
Тогда, по возвращении, пришлось… непросто.
Лотта бы одна не справилась.
И пусть на ее стороне был закон, и совет директоров, и управляющие с акционерами, и все, кто хоть что-то понимал, но… тех, кто ничего не понимал, все одно было больше. А родственники, поняв, что конфликта не избежать, сами раздули пламя скандала.
Чего стоили откровенные интервью кузины, в которых она рассказывала о чудовищных оргиях в старом особняке. Или слезы ее матушки, несчастной вдовы, обиженной и одинокой, оставленной по прихоти Лотты без гроша. Стенания дядюшки…
Страдания кузенов.
Откровения появившихся из ниоткуда любовников. И шепотки, шепотки… репортеры в саду, дроны над садом. Попытки пробиться к сети дома. Пара идиотов, которым Кахрай все-таки сломал ребра, чтобы после отвечать в суде… и суды, суды, суды…
Она вздохнула.
И Кахрай коснулся губами ее волос:
– Извини.
– За что?
– За то, что помешал любоваться. Просто… вот
