– Лодка не далеко, не очень далеко была. Но море шумит, чайки ругаются. Вроде как кричали. Лодка за скалу зашла. Уже не видно было.
– А дед слышал?
Мальчик пожал плечами.
– А сколько человек было?
– Не один – точно. Два или три. Не рассмотрел.
На берегу собрались местные, вытащившие на гальку утопленника, пригнанного волной к берегу, милиционер и несколько зевак. Невдалеке стояла бричка, лошадь лениво постукивала копытом. Мария была здесь. Труп лежал ничком в нескольких метрах от воды. Мужчина средних лет, крепкий, в одежде, следов разложения нет – недавний. Рядом с ним – свёрнутый брезент. Смагин вопросительно посмотрел на Марию.
– Видимых повреждений нет. Возможно, упал с лодки или с обрыва. Шторма не было, ветра не было. Не из местных.
– Это понятно. Одежда?
Ответил милиционер:
– Пусто. Ничего.
– Совсем ничего? Табак, спички, нож…
Милиционер отрицательно покачал головой, поднял брезент, начал его разворачивать, остановился, вопросительно посмотрел на Смагина:
– Забираем?
Смагин утвердительно кивнул. Милиционер оценил расстояние до брички.
– Донесём? – безадресно спросил он.
– Донесём. Расстилай! – развеял его сомнения Сеулин.
Милиционер резким движением развернул брезент и бросил рядом с утопленником. Мария кивнула милиционеру и обвела глазами присутствующих. Милиционер строго глянул по сторонам и приготовился что-то сказать.
– Да ладно уж, мы уже видели, – добродушно сказал стоящая невдалеке женщина, – лицо – ужасть, как его перекосило, однако…
– Видели – не видели… Дело государственное. Разойдись! – скомандовал милиционер. Присутствующие сделали шаг–другой назад, но покидать место происшествия никто не спешил.
Смагин махнул рукой. Сеулин помог милиционеру перевернуть труп. Лицо покойника было перекошено гримасой ужаса. Смагин глянул на Марию, в глазах вопрос.
Мария слегка развела руками – трудно сказать. Смагин нагнулся и набросил угол брезента на лицо. Милиционер и Сеулин завернули тент, взялись с одного края. Смагин нагнулся и попытался ухватить груз поудобней, Мария хотела ему помочь, но крепкий мужчина из местных её оттеснил.
– Ну, с богом, – скомандовал милиционер.
Труп поднесли к бричке и аккуратно уложили.
Когда я ознакомил Ивана со своими соображениями по поводу очерёдности изложения событий, описанных в архиве, он выразил сомнение: первая история какая-то несерьёзная. Какая есть, возразил я, к тому же желательно соблюдать хронологию – так легче воспринимается. Пусть будет так, нехотя согласился Иван, но никакого альтернативного творческого плана не предложил. Весомо добавил: бывал он в тех крымских местах – красиво, радостно, воистину – «праздник, который всегда с тобой». И даже поделился своим личным наблюдением. Шёл он по тропе Голицына и во время остановки-перекура наблюдал в море интересное явление. Появился бурун вдалеке, словно колесо в воде крутится, и показалось, что животное какое-то крупное играет. А какое крупное животное в Чёрном море? Может, риф или стая дельфинов?
И потом Иван резко пересел на своего конька. Кратко пересказал услышанную от экскурсовода историю о виноградаре и виноделе князе Голицине, жившем, мягко говоря, не совсем по средствам и хозяйство своё по этой причине немного запустившем. И засветило впереди полное разорение, и созданная практически с ноля цивилизованная культура виноградарства могла оказаться в списке безвозвратных потерь этого солнечного края. Но находчивый князь принял превосходное с точки зрения менеджмента решение: предложил государю принять в дар все свои изрядно оскудевшие богатства. Царь принял дар и назначил управляющим всего этого богатства… того же князя. С выделением дополнительных средств на развитие виноградарства, подчеркнул Иван. И закончил он эту занимательную историю в своём стиле, определив эту сделку как прекрасный пример своеобразной рекапитализации предприятия, когда и овцы целы, и волки сыты. При этом, кто есть кто, не уточнил.
Наша странная беседа закончилась тем, что Иван сообщил: времени у него нет, ему надо ехать к Машке, что-то она захандрила.
Я был уверен, что рано или поздно затянувшийся роман Ивана с Машкой (он именно так её называл) получит логическое завершение – они будут вместе. Но многого, очень многого я об их отношениях не знал. И не мог знать. Я знал, что он её посещает, я знал, что они иногда прогуливаются, выезжают на природу, знал, что Иван относится к ней бережно, с любовью, но какой-то странной любовью.
Принимая во внимание тот бесспорный факт, что Иван – парень странноватый, с прибабахом, я не удивлялся, что, несмотря на продолжительное знакомство, ни он, ни она не демонстрировали явной теплоты и близости. Каждый идёт своим путём, и я не считал себя вправе ни расспрашивать Ивана об этом союзе, ни тем более давать ему какие-либо советы по этому поводу. Их истинные отношения, как и многое другое в жизни и поведении Ивана, стали для меня открытием, запоздалым. Но лучше поздно, чем никогда. И открытием – не из худших, но, признаюсь, и не самым радостным.
…Иван позвонил в дверной звонок. Машка открыла, слегка растрёпанная, одета в лёгкий, не новый, некогда добротный халат. Радостно улыбнулась: «Проходи, Ванечка!». И порхнула в комнату. Иван прикрыл дверь и последовал за ней.
В комнате – творческий беспорядок. Посреди – мольберт, рядом картонный ящик, на нём уголь, пахучие краски. Работал телевизор, звук приглушён. На журнальном столике стояла большая тарелка с клубникой. Машка уже сидела в кресле и выбирала ягодки покрупнее. Иван в нерешительности замялся. Машка вскочила и бросилась ему на шею.
– Ура-ура-ура. Прибыл мужчина не моей мечты. Теперь я не одна.
Иван бережно обнял Машку и осторожно поставил на пол.
– Машка, что ж такая – зараза жорж-сандовая. То твоей мечты, то не твоей мечты…
– Моей, моей! Но могу же я в этом признаться! Давай трескать клубнику. Но предупреждаю – мне самой мало.
– Терпеть не могу клубнику – пижонская ягода, трескай сама.
Иван сел на кушетку. Машка изобразила ногами в стоптанных тапочках нечто вроде половецкого припляса, схватил со столика тарелку с клубникой, поставила её на кушетку, села.
– Ты мне деньги давал? Давал. Я не могу так. Я не девочка на содержании. И даже давно уже не девочка. Давай вместе?
– Ну, давай. И хлеба горбушку, и ту пополам, – с усмешкой сказал Иван и аккуратно взял аппетитную ягодку. Лениво пожевал и перевёл разговор в область бытовой реальности: – Вообще-то недурственно. А что-нибудь более существенное есть?
Машка капризно надула щёки.
