Простые имена встречались ничуть не реже. На двухстах тысячах локусах упоминались всевозможные Франкенбурги, Франкенборги, Франкенберги, Френкенберги, Франкинберги и даже Фрункенберги. Также присутствовало несколько десятков Фрекенборгенов.
И тут до меня стало смутно доходить. Я ведь недавно видел что-то похожее. Я соединился со своим домашним компьютером и просмотрел статью о гномах. Дошел до библиографии. Так и есть: Абрахам фон Франкенберг, издание 1688 года. Час от часу не легче. Долгонько ты живешь, профессор Франкенберг! Или же мне требуется найти Франкенберга более свежего года издания. Впрочем, имя как имя, судя по количеству локусов, где оно упоминалось, — и не редкое вовсе. Хозяин адреса переставил буквы в своей фамилии и добавил пробел, чтобы использовать все шестнадцать дозволенных позиций. И теперь понятно, почему именно из словаря братьев Гримм исчезла статья — имя «Франкенберг», как и слово «гномы», — было ключевым.
Я снова связался с Яной.
— Неужели нашел профессора? — на ее лице была та же ехидная улыбка, с какой она со мной распрощалась полчаса назад. Наверное, она с ней так и сидела.
— Угу, найди мне все что можешь на всех профессоров Франкенбергов, желательно — биологов и желательно — не старше ста лет от роду.
Замечание про возраст ее слегка озадачило, но уточнять она не стала, а лишь кивнула, слегка меня передразнивая:
— Угу, будет сделано.
— Вперед!
— Пока.
Экран погас.
Осталась буква "Б" в начале кода. Скорее всего у Франкенберга есть несколько адресов и он их обозначил А, Б, В и так далее. Я ткнул в интерком:
— Яна, а-ууу…
— Да здесь я, еще не закончила. Вернее — и не начинала.
— Я про другое: найди все адреса, отличающиеся от того, что ты мне дала, только первой буквой. Если найдешь, проверь не светились ли они где, ну ты понимаешь…
— Понимаю. Ладно, проверю.
— Давай.
На следующий день я едва успел переступить порог своего кабинета, как сияющая словно новогодняя елка (я слышал это выражение от Татьяны) Яна, мне объявила:
— Мы вычислили его!
— Давай, говори, — я почувствовал охотничий азарт.
— А что мне за это будет? — кокетливо спросила она.
— Сначала скажи, потом решим, — отрезал я. В конце концов, я для нее начальство, и нечего тут глазки строить и условия выдвигать.
— Так вот, установлено следующее, — обиженная Яна перешла на сухой официальный тон, — на Накопителе Фаона есть адрес: АПРОФНКНР БРГФ. Один раз им воспользовались с рейсового пассажирского флаера. Транспортная компания фиксирует все звонки с их судов. В то время, когда был сделан звонок, на борту среди прочих пассажиров находился некто Франкенберг…
Меня охватил легкий озноб:
— То есть адрес А и так далее теперь был входящим?
— Да, именно так.
— И где сошел тот пассажир?
— На Южном Мысе.
— Хм, не плохо, — похвалил я ее, — либо у него там логово, либо…
— Вы позволите договорить? — сурово спросила Яна.
— Да, да, продолжай, — мне не хотелось ее сердить, Яна — хорошая девочка, трудолюбивая и вообще…
— В тот же день, некто, тремя четвертями схожий с Франкенбергом, арендовал флаер до Укена.
— Тремя четвертями?..
— Да, именно так. Я нашла снимок Франкенберга, правда двадцатилетней давности и отослала его на Южный Мыс в местную транспортную компанию. Там у них довольно безлюдно, все клиенты наперечет и вдобавок, они каждого клиента фотографируют. Прислать нам снимки клиентов они отказались, и я послала им снимок Франкенберга. Они сравнили его с клиентским каталогом и с вероятностью семьдесят пять процентов установили, что наш Франкенберг несколько раз брал в аренду их флаеры. Правда, он у них проходит совсем под другим именем.
— Каким?
— Руланд.
Хм, еще одно имя из Словаря.
— Это все?
— А этого мало? — Яна вздернула носик.
— Золотце ты мое, — я расчувствовался, — зайди ко мне, я тебя расцелую!
— Это называется сексуальное домогательство! — возмутилась она, но, по моему, не совсем искренне.
— Это называется сексуальное поощрение, — возразил я. Обиженная Яна тут же выключила интерком.
На мой взгляд, достаточно совпадений, чтобы считать Франкенберга именно тем, кто нам нужен. Вирус постарался на славу: последние сведения о Франкенберге имели двадцатилетнюю давность: доктор философии, профессор, работал на Земле, совершил массу открытий в области прикладной киберморфологии. Список опубликованных работ прилагался. И это — все.
На автопилоте арендованного им флаера осталась запись полета. Пункт назначения — северная оконечность острова Укен. На наше счастье, абонент обитал не на другой планете, а на местном, фаонском острове, холодном, как взгляд Шефа. Расположен Укен чуть-чуть не доезжая до южного полюса. Трудно поверить, чтобы человек, пусть даже и профессор, мог всерьез обосноваться в этом неуютном, морозном краю.
Я запросил спутник. О реальном изображении нечего было и мечтать — небо над Укеном круглый год затянуто облаками, но макет рельефа северной оконечности острова выглядел отлично. Лишь одна деталь выделялась на фоне естественного природного ландшафта — скал в виде правильного цилиндра на свете не бывает. По крайней мере, у нас на Фаоне. Других искусственных сооружений по близости от того места, где высадился профессор, я не заметил. Дальше было два пути. Первый: разузнать побольше информации о Франкенберге у сотрудников института или где-нибудь еще. Второй: не мешкая ни минуты лететь на Укен, поскольку либо профессор как-то связан со смертью Перка, либо ему самому грозила опасность. Шеф решил, а я был с ним согласен, что мне следует навестить Франкенберга, пока сам Шеф будет наводить справки на месте.
В полдень того же дня я покинул Фаон-Полис и взял курс на Укен.
Снег. Только снег. Если бы я сейчас развернулся и отправился назад, и если бы потом меня спросили, что я там видел, то я сказал бы, что видел снег. Много снега. В окрестностях Фаон-Полиса зимою тоже морозно, но снег выпадает редко. Укен — совсем другое дело. В этих широтах зима была уже в полном разгаре, солнце стояло низко над горизонтом, хотя и в самой высокой для этого дня точке.
Для начала я немного покрутился над береговой линией. Из-за прибрежного ледяного панциря невозможно различить, где кончается суша и начинается океан. Там, где океан свободен ото льда, он похож на потускневшую от времени, мятую алюминиевую фольгу, шевелящуюся так, словно упакованные в нее морепродукты внезапно ожили и теперь спешат выбраться наружу.
Исследовав береговую линию, я по спирали двинулся в сторону профессорской башни. Издали, это мрачное сооружение напоминало огромную банку из-под тянучек, иначе говоря, оно представляло собою правильный цилиндр диаметром метров двадцать и высотою, вероятно, столько же. Цилиндр как бы врос в склон ледяного холма, наружу выступала лишь четырехметровая «крышка» и небольшая часть боковой поверхности. Мне следовало поторопиться, если я хотел успеть добраться до башни до того как надвигающаяся снежная буря скроет от меня немногочисленные, видимые простым глазом ориентиры.
