- Всё в порядке?
- Абсент в голову ударил, - криво ухмыльнувшись, отшутился я.
- Я серьёзно.
- Голова немного закружилась. Уже прошло, всё нормально.
Я попытался изобразить, как бойко я могу идти да с какой гордой осанкой. Дочь это ни капли не убедило.
- Это ведь плохо? Я в смысле, что очень плохо?
- Эх, да, врать тебе не стану, это паршиво. Совсем скоро, наверно.
Отличный момент, мать его, замолчать. Мы погрузились в свои мысли (я уже не уверен, что именно в свои). Никто о хорошем не думает - не получится.
Свернули. В свете уличных фонарей Виктория выглядит болезненно бледной, прямо неживой. Господи, за что же ты дал ей такую судьбу? Моя это вина.
Смотреть, как Виктория погрязает в тоске, стало невыносимо. Я спросил первое, что пришло на ум:
- А дом пятьдесят два на Булыжной улице - что за место?
- Там квартира Дюкарда, - охотно рассказала Виктория.
- У него была квартира?
- Да, перешла по наследству от родителей не так давно. Он рассказал о ней только мне. Сам в неё возвращаться никогда не хотел, да и приглашать туда тоже не собирался никого. Что-то у него там осталось, неприятные воспоминания. Надеюсь, он будет не против, если я с Адамом и Роде какое-то время там поживём...
- И хорошая квартира? - спросила я без интереса. Чисто поддержать разговор.
- Он один раз приводил меня посмотреть. Честно говоря, я напросилась. Там очень уютно, мило. Его родители хорошо зарабатывали, он, вообще, из приличной семьи.
- Что его тогда сподвигло стать преступником?
- Насколько я знаю, его выгнали из дома. Не знаю, что он натворил, но его пятнадцатилетним ребёнком просто взяли и выгнали. Наверно, это было сделано его родителями в сердцах, они, скорее всего, хотели его тут же вернуть, а он воспринял всё слишком буквально и побрёл скитаться по улицам.
- То есть, стал бандитом по недоразумению? - тупо переспросил я.
- Это всего лишь моя догадка. Дюкард лишь вскользь упоминал этот момент. На самом деле, так со всеми: у каждого в банде было столько скелетов шкафу, о которых я не подозревала. Приходилось доверять людям, о которых я знала... у некоторых только имя.
- Роде говорил, что у многих имена ненастоящие, - вспомнил я эпизод откровенности разбойника на снайперской позиции.
Виктория поджала губы и согласно покивала.
- Да, есть и такое. Чего пенять на них, я и сама меньше четырёх лет назад раскрыла своё имя. До этого была просто Белой Бестией. "Бестия" - слово-то хорошее: в нём и дикость, и хитрость, и свирепость. Но невыносимо становится, когда так тебя зовут даже близкие люди. А у тебя, пап, были прозвища?
Надо подумать. Чёрт, не помню такого. Вроде как, не слишком это хорошо: настоящего уважения, якобы нет, раз нету прозвища.
- Нет, но был в Ордене один человек, он меня постоянно называл по фамилии. Бесило жутко. Да и не ладили мы с ним, так что я вообще еле это терпел.
- Тебе не нравится наша фамилия?
- Нет, она неплохая, но имя-то для чего?
Мы перешли улицу. Город кажется пустым, но не от того, что наступила ночь. Какое-то запустение чувствуется в домах, за углами, в темноте переулков. Словно жители испарились, словно они знали что-то такое и поспешили уехать подобру-поздорову. Я смотрю вокруг, вижу одного-двух припозднившихся прохожих, и эта идея не кажется мне неправдоподобной.
Ряды горящих фонарей, но их свет не падает никому на плечи. Одиночество впервые не успокаивает меня.
- А мне наша фамилия кажется какой-то... хриплой, - продолжила Виктория прерванный разговор. - Звуки глухие, невыразительные.
- На альбионский манер звучит лучше, - уточнил я.
- У твоих друзей фамилия Шорш, верно?
- Да.
- Это совсем странная фамилия, не звучит совсем. Как будто не слово, а звук какой-то, словно кто-то чихнул. А у девичья фамилия у Салли как?
- Фер. Ф-е-р.
Виктория, услышав краткую и лаконичную фамилию детектива, почему-то ничего не ответила. Может, ей нечего сказать, но мне, почему-то, первым в голову пришла неприязнь дочери к супруге Истера. Не желает при мне демонстрировать отношение к ней.
В том, что они сильно не поладили, сомневаться не приходится.
И в этой ситуации мне немного стыдно за обеих.
Господи, как же холодно! Мы не взяли экипаж лишь потому, что они словно растворились. Протопав не меньше полумили, не встретили ни одни колёса.
- Тебе не холодно? - спросил я, уже переставая чувствовать пальцы на ноге.
- Немного, - приврала дочь.
- Я совсем окоченел, - а затем ляпнул бог знамо для чего. - Так, говоришь, квартира у Дюкарда знатная?
- Ещё бы, там у него кресла старинные, сейчас такие уже не делают, картины красивые - его мать занималась живописью. Там картин с дюжину: все очень красивые, но одинаковые какие-то. Всегда поля: либо пшеница, либо подсолнухи. И много урн с прахом. Урны не подписаны, а Дюкард толком не помнит, в какой из них какой родственник. Слушай, а давай я тебе покажу?
- Сейчас? Нас же ждут, да тут ещё и экипажи куда-то запропастились.
- Не страшно, мы ненадолго. Да и крюк будет совсем небольшой.
Как я выяснил позже, крюк просто огроменный.
Глава XVIII
Гончие
Отмычка сделала своё дело - мы проникли в квартиру Дюкарда. В глаза сразу бросилось, как от устланных коврами полов и до высоченных потолков помещение заполнено серым. Обои, мебель и сам воздух, словно полностью сотканный из пыли. Квартира одноцветна, нереальна, словно фотокарточка.
В свете наших узоров вырисовываются узкие коридоры и просторные комнаты. Старинная мебель, словно вся изготовленная одним мастером: шкафы подобраны в тон к стульям, а те в тон к полкам, заполненным книгами. Книг здесь полно. Мы зашли в комнату, где их присутствие повсеместно: ряды полок, многоэтажные шкафы, столики, даже у деревянной скульптуры низкорослого старичка в коробе за спиной лежат настоящие книги.
Моя обитель могла быть похожей, зарабатывай я раз в пять больше.
Картины, о которых говорила Виктория, встречаются по всей квартире. Перо явно одарённого человека, стремящегося дать изысканность и шик каждому колосу на холсте. Да, в основном, пейзажи одинаковые, взор художницы не уходит с бескрайних полей. Но что-то есть в этом однообразии... может, медитативное шествие к совершенству, стремление бить в одну точку, чтобы однажды пробиться за пределы того, что считается реальным. Я могу глубоко копать, но каждый пейзаж, каждый колос и каждый подсолнух как ступени ведут куда-то.
О чём это я думаю?
Помещение, однако, явно обустраивалось отцом семейства - в расстановке мебели и планировании квартиры нет ничего художественного и хаотичного, экспрессивного или, на худой конец, вычурного. Выстроенное по линейке, убранство принадлежит руке военного, человека холодного и строгого. Виктория не упоминала, кем был отец Дюкарда. Меня не покидает ощущение, что при встрече, он будет разговаривать со мной прямолинейно и круто.
