раскрытия краж из подвалов и магнитол из машин. Свободны!
Едва только ступив на коридор, Лёха услышал по соседству характерный грохот двери, открытой ударом человеческого тела. Метрах в десяти от него из кабинета начальника отделения по борьбе с хищениями социалистической собственности вылетел Дима Цыбин, в своё время одногруппник по школе МВД. Тот выглядел мученически, словно на ковре у начальства был подвергнут самому изощрённому половому насилию. Светлые глазки подрагивали, а выражение лица вызывало ассоциации с верным мужем, застигшем у жены любовника, к тому же избитым любовником в кровь и вопрошавшем: за что мне такое...
— Дима, что у вас?
— Да как всегда, — отмахнулся опер из службы, обычно считавшейся наиболее благополучной. — Новый год завтра, а необходимо, хоть сдохни, выявить преступление по линии розничной торговли или обслуживания населения.
— Или? — начал догадываться Лёха.
— …Или наш отдел ОБХСС в годовой отчётности будет выглядеть хуже, чем Советский или Партизанский, за что мой фюрер отблагодарит по полной. Знаешь, как скверно, если с тобой в отделе трудится активный пидарас, и он — твой самый непосредственный начальник? — Дмитрий выразительно провёл ладонью по собственной джинсовой заднице, намекая на её секс-страдания, пусть даже — сугубо моральные. — Не ценишь судьбу, Лёша. Ваш Папаныч — ангел без крыльев по сравнению с нашим… гм… крылатым.
Гриня вернулся первым с занятий. Пока разувался, Егор его спросил:
— Слушай, я в Речицу на Новый год не поеду. Мама умерла, смотреть на мужа сестры тошно. Как в общаге Новый год встречают?
— Ну, мы соберёмся с нашим курсом. Отметим.
Ответ был не слишком развёрнутым. Егор решил поднажать.
— Я вот тут сухой колбаски привёз из Москвы. Думал — к Новому году, в своей комнате. Знаешь же, у меня в своей группе отношения не со всеми хорошо. Считают зубрилой…
Он шёл по тонкому льду. Но, в случае чего, Гриня вряд ли знал о деталях взаимоотношений на старшем курсе. Оказалось — знал.
— Хочешь начистоту? — студент сидел на койке напротив, покачивая в руке ботинок с налипшим снегом. Мелкие глубоко посаженные глазки на одутловатом лице смотрели прямо и довольно жёстко. — Стукачом тебя считают. Откажешься пить, мол — великий спортсмен, режим и всякая такая херня, потом настучишь в деканат или комитет комсомола: кто сколько пил, какие песни горланил. Никого пока не отчислили, и то хорошо, но стипендии по твоему доносу лишали. Рыло после этого не начистили, потому что каратист-супермен, да и связываться не хотят. Ты никогда не думал, почему на пятом курсе тебя поселили с нами — с третьим? Так что бери свою колбаску из Москвы и катись с ней… куда-нибудь.
— Ты прав. Репутация именно такая. На самом деле всё несколько иначе, но не буду разубеждать. Скажи, мне исчезнуть на Новый год, чтоб вам не мешать?
— Как хочешь. Мы всё равно пойдём на второй этаж. А потом в Мраморный зал.
— А Татьяна?
— Мне почём знать? Девка видная. Но ищет принца, а не приезжего из района вроде тебя.
Знать бы ещё, что это за фифа, о которой знают студенты с других факультетов и даже сосед-третьекурсник, сделал себе заметку в памяти Егор. Имя очень распространённое, но все моментально врубаются, какая Татьяна имеется в виду.
— Сам такой.
— Да, я из Лунинецкого района, — не стал спорить Гриня. — Поэтому не замахиваюсь на мисс-БГУ. Получу должность зам прокурора района, и все мисс-Лунинец мои. Поверь, там встречаются вполне аппетитные.
Информация оказалась ценная. Егор вытянул из тумбочки кольцо сухой колбасы с содранной оболочкой Минского мясокомбината №3. Отхватил сантиметров десять и кинул Грине, поймавшему кусок на лету.
— Не по поводу Москвы и даже не по случаю Нового года. Просто — угощайся. Не бойся, никому не скажу, что ты взял её из рук главного стукача универа.
— Да я без комплексов, — Гриня тотчас отхватил зубами ломоть. — Ум-м-м, вкусно! В Минске такой не бывает. Спасибо!
Подготовленный, Егор легче себя чувствовал, когда пришли остальные. Они настороженно относятся к доносчику — тем лучше. Нет необходимости общаться с ними плотно и задушевно.
Неожиданность нагрянула извне. Она материализовалась в виде физиономии, всунувшейся с коридора и объявившей:
— Евстигнеев! К вахтёрше! Там тебя из деканата ищут.
Он покорно поплёлся на первый этаж.
Дежурная бабища, хамившая утром из-за безобидного вопроса о ключе, придвинула ему трубку с такой брезгливостью, будто та была обмазана в дерьме.
— Егор?
— Да.
— Почему не доложился?
Голос абсолютно незнакомый, как и всё впервые виденное-слышанное в этом мире.
— А надо было?
На том конце провода аж поперхнулись.
— Завтра в девять утра по прежнему адресу.
— Какому адресу?
Ответом была довольно долгая пауза.
— Договоримся иначе. В девять утра на ступенях Дворца спорта. Я сам приеду за тобой.
— Понял. До завтра.
Он положил трубку, стараясь не смотреть на вахтёршу.
Открылась ещё одна непонятная сторона жизни донора тела. Кто звонил? Голос непререкаемо уверенный. Такой может быть у председателя комитета комсомола или кого-то даже повыше.
Встретиться придётся. Вряд ли «человек из деканата» добровольно отлипнет. И почти наверняка обладает рычагами давлениями, чтобы испортить жизнь примерному отличнику.
И как грозовая туча на горизонте, пока ещё не над головой, нависала перспектива практики. Там, где не только мелкие домушники, угонщики да хулиганы, но и взрывы с большим числом человеческих жертв. Необходимость влиться в чуждую милицейскую среду, а по сравнению с ментами тот же недружелюбный Гриня — просто брат родной.
Так скоротав время до вечера, а чтоб не терять его зря, Егор начал штудировать кодексы, он в начале восьмого прихватил купленные в минском гастрономе «московские» зефирки без наклеек и направился на четвёртый этаж.
— Один пришёл? Нас же четверо!
Претензию шутливо-игривым заявила фигуристая девица, очень туго затянутая в джинсы и чёрный гольф. В момент появления Егора она по-хозяйски крутила ручки телевизора со смешным стеклянным экраном, то есть была упомянутой Настюхой. Низ её силуэта украшали босоножки на шпильках. Верх же был, скажем мягко, несколько проще остального. Рыжие кучеряшки, уложенные в стиле «взрыв на макаронной фабрике», обрамляли круглую мордашку с замазанными кремом, но всё равно заметными веснушками. Что ни говори, а веснушки под Новый год — это солнечно.
—
