темноте коридора, прислушиваясь. Из приоткрытой двери мастерской доносился гул голосов:
— … так ждут же! В пятый раз присылают: где вы, да когда будете! На лоскутья изошли паны ясные!
— Нетерпеливые паны уедут, а Митя Меркулов останется. — невинным тоном ответил Урусов.
— Батюшке наябедничает? — презрительно-настороженно буркнул Исакыч.
— Нет, — уверенно, будто знал Митю от рождения, отрезал Урусов.
— Тогда и ничего, — успокоено хмыкнул портной.
— Ну-ну… Оптимист ты, Исакыч…
— Это чем вы меня, ваше благородие, обозвать изволили?
— Слово такое, от латинского языка происходит. Человек, который думает, что Мите Меркулову батюшка понадобится, если он тебя, дурака старого, наказать захочет.
В мастерской повисло мрачное молчание.
Лестно. И… неуместно. Конечно, высокое мнение настоящего Кровного, пусть даже малокровного княжича, а не полнокровного князя, заставляет чувствовать себя человеком значимым. Но нужно ли, чтоб каждый портной в этом городе знал, что он, Митя Меркулов — опасен?
— Что ж, пойдем, кто там так со мной повидаться жаждет, — снова раздался насмешливый голос Урусова, шаги…
Митя торопливо присел за наваленной в углу кучей мягкой ветоши. Куча спружинила, едва не завалившись Мите на голову, но удержалась. Дверь мастерской распахнулась, плеснув светом в темень заставленного старой мебелью коридора, раздались неторопливые шаги, звон ключей — портной запирал мастерскую.
— Аккуратней, ваше благородие, не споткнитесь, темень тут у нас.
— Да я-то не споткнусь, ты сам не убейся.
— Я привычный, каждый день тута… Ай-уй-юй! — раздался гулкий стук, басовитое гудение, и тяжелые прыжки вперемешку со сдавленной руганью — не иначе портной в темноте приложился об стоящее у стены древнее пианино. — Сюда… извольте… — сдавленным от боли голосом проскрипел он и шаги удалились: уверенные и размеренные — Урусова, прихрамывающие и подскакивающие — Исакыча.
Митя выбрался из-за кучи ветоши, брезгливо встряхнулся, и шагнул следом. Пол пронзительно скрипнул, хорошо, что в этот момент впереди хлопнула еще одна дверь и скрип потерялся в этом хлопке. Митя замер. Сапоги, что ли, снять? Ох и хорош он будет, со свертком чиненной одежды подмышкой, с одной стороны, и сапогами — с другой! Ну, точно крестьянин, возвращающийся с заработков в родную деревню. Нет уж! Если его поймают, скажет, что вернулся узнать, когда будет готов второй сюртук, не застал никого в мастерской и пошел искать. Не поверят, конечно, но и усомниться не посмеют. Митя неспешно двинулся по коридору, аккуратно обходя выставленную вдоль стен ветхую мебель.
Вторая дверь распахнулась беззвучно и также беззвучно закрылась за спиной. Митя понял, что снова оказался в модном доме — запахи изменились. Запах разогретых утюгов и мела остались, зато исчезла противно-маслянистая вонь ношенной одежды, сменившись ароматом пачули5. Невдалеке пронзительно стрекотала машинка.
Мраморный пол гулко цокал под подошвами, и Митя пошёл на цыпочках.
«Красться по этому дому становится у меня традицией!» — мысленно хмыкнул он. Главное, труп снова не найти, его вполне устроят… убийцы.
Убийц было двое и оба неторопливо поднимались на верхний этаж. Увы, хватать их не имело смысла — один наверняка Урусов, а второй… но Митя и без того не сомневался, что старый пройдоха связан с местным «дном». И всего-то два трупа на нем — да старик форменный скромник! Или слишком умен, чтоб самому кровью пачкаться? Хотя его поведение с Митей особого ума не выдает. Митя скользнул под лестницу, задрал голову, сквозь дубовые перила разглядывая, что происходит наверху.
Почти над головой у него прозвучали шаги, потом быстрый отрывистый стук. Тут же распахнулась дверь — будто кто-то караулил прямо возле нее, и донесся негромкий голос Урусова:
— Господа, маэстро Йоэль, рад вас видеть!
— Как лестно звучит! — ответил ему… вздох ветра… звон прохладного ручья по камням… свист серебряного клинка, ловящего солнечный луч… Ответил голос альва. — Благодарю.
— Так, а поди-ка ты отсюда, Йоська! Рюшки там пришей, или еще чего. Тут дела серьезные, не для маэстров. Да другим скажи, чтоб нас не беспокоили! — после голоса альва скрипучий козлетон старого портного звучал омерзительно, как вопль раскачивающейся на покосившемся заборе вороны.
— Петр Николаевич, наконец-то! Как же мы рады вас видеть! — подхватили из глубины комнаты.
Наверху снова хлопнула дверь, голоса словно отрезало. В наступившей тишине притаившийся под лестницей Митя услышал резкое, частое, злое дыхание. Наверное, так же дышал он сам, когда свитские великих князей поливали его грязью.
Где-то рядом резко распахнулась дверь и послышался пронзительный женский голос, в котором Митя безошибочно узнал голос Цецилии Альшванг, полновластной хозяйки дамской половины «Дома модъ»:
— Йоська, цудрейтер, ты на кого там злобишься? У меня герань вянет!
Наверху рвано выдохнули и по лестнице затопотали быстрые, злые шаги. Мелькнула двигающаяся с перехватывающей сердце грацией гибкая фигура, наряженная в простой приказчицкий сюртук, рассыпавшиеся по плечам длинные волосы цвета старого серебра. И альв стремительно направился вглубь дома.
— Не смей молчать родной матери! — донесся гневный вопль фрау Цецилии. Снова хлопнула дверь и воцарилась тишина.
Митя подождал еще мгновение и взбежал наверх, бесшумно ступая на самый край ступенек.
С любопытством осмотрел пустую приемную на втором этаже, и несколько плотно закрытых дверей. Заглядывать не рискнул — из-за дверей не доносилось ни звука, понять, что внутри, было невозможно. Вот так откроешь и окажется, что там в тишине и полнейшем молчании десяток клерков в синих нарукавниках корпят над счетными книгами! Стараясь двигаться все также бесшумно, он шагнул к единственной двери, из-за которой слышались голоса. И впрямь, традиция! Митя приник ухом к косяку.
Глава 7. Железный заговор
— … Благодарю, Раисе существенно лучше. Доктор сказал, скоро и бинты снимут.
— Душевно рад за вашу рыжую красавицу!
— Арон Исакович, ваше сочувствие весьма приятно, но хотелось бы знать, чему обязан такой настойчивости?
— Видно занятого человека — сразу к делу! — отозвался еще один голос. Холодноватый. Чуть надменный. И одновременно льстивый, будто приказчицкий. Так мог бы говорить приказчик личной императорской лавки, если бы такая существовала в природе. С затаенным ощущением причастности к величию и превосходства над прочим и, непричастными.
— Позвольте, ваша светлость, представить моих гостей: Моисей Карпас, представляет «Общество каменноугольных и железных рудников Юга России», а также товарищество Брянских металлургических заводов, и господин Гунькин…
— Секретарь акционерного общества Путиловских заводов, — все тот же высокомерно-приказчицкий голос вмешался надменно, и одновременно — торопливо.
Митя мог поклясться, что фамилию свою господин Гунькин не любит.
— Прибыл специально из Санкт-Петербурга по поручению правления, — и с прорезавшимся недовольством добавил. — Неделю то поездами, то в коляске! А у меня в секретариате, к вашему сведению, дела, господа!
— Мы ценим стремление правления Путиловских заводов способствовать решению
