и агрессивным он не выглядел.
— День добрый, — сказал я.
— Здравствуйте, — отозвался тот хрипловатым высоким голосом.
— Меня зовут Тим, еду вот…
Я внезапно увидел за палаткой пятиместный “уазик” защитного цвета. Тоже мне, нашел на чем ездить! Выбирай любую машину — а он выбрал “уазик”!
— Боря, — представился бородач. — Сам не знаешь, куда едешь?
— Ну.
— Понятно. Заходи в гости, я как раз обедать собираюсь.
— Вы один?
Боря вздохнул:
— Один.
И я ему поверил. Был он какой-то простой и незамысловатый, этот Боря, почти что не от мира сего. Я принес кастрюльку с остатками моей странной каши, но Боря еду оценил. Он варил макароны с голубятиной, и мое варево внесло в меню разнообразие.
Сидя на бревне возле костра, мы разговорились.
Оказалось, что Боря всю зиму выживал в городе, а недели две назад решил проникнуть на ТЭС. Это оказалось не так-то просто, поэтому сейчас Боря живет в палатке, наблюдает за станцией.
— Почему проникнуть на станцию непросто? — спросил я.
— Вся санитарно-защитная зона заросла какими-то странными растениями. Там и раньше была лесополоса, но сейчас не протиснуться. Я пока не рискую, наблюдаю.
— Что выяснил?
— Работает там кто-то… — мрачно сказал Боря. — За пределы станции не выходят, чем питаются — непонятно.
— А ты уверен, что это люди?
— В том-то и дело, что не уверен.
— Может, Ушедшие там и работают?
Боря отчего-то помрачнел.
— Нет, не они.
Он наклонился куда-то назад, достал из сумки за бревном сломанный дрон.
— Вот, пытался полетать над ТЭС, поглядеть. Три дрона потерял. Связь прекращалась, будто экранирует что-то радиосигналы. Этого вернул, как только связь ухудшилась, но он все равно рухнул в лесу.
— Может, там радиация?
Боря снова потянулся к сумке, показал желтую металлическую коробочку с рубильником, циферблатом и ручкой на толстом проводе.
— Счетчик Гейгера. Радиации нет. То есть есть, но не выше фонового уровня. Есть радиопомехи, приемник шумит, когда включишь. Специально никто сигналы не глушит, судя по всему, но что-то у них излучает радиоволны на разных частотах. В основном, коротких.
— А если забраться повыше и посмотреть в бинокль?
Боря грустно хмыкнул.
— Куда заберешься? Ни горы, ни возвышенности рядом. Я дрон поднимал повыше и пытался разглядеть — не видно ни хера. Подъездные дороги все заросли этими… Полипами.
— Чем?
— Я эти странные деревья так про себя назвал. Они шевелятся.
Я вспомнил, что видел рощу, которая дрожала как от марева, хотя какое марево в нашей холодрыге?
— Ты их разглядывал вблизи?
— Ага. Они какие-то… мерзкие. Как раздавленный таракан. Смотреть противно.
Мы помолчали, потом пообсуждали теории апокалипсиса. Боря считал, что во всем виноваты инопланетяне. С нами разговаривать они не хотят, потому что у них другие планы. Какие — не понять. Молча, втихую переделывают планету, как им удобно. А зачем сложности с Буйными, Ушедшими и Оборотнями? А хрен их знает, инопланетян.
— Что будешь делать дальше? — спросил я.
Боря пожал плечами.
— Надо внутрь прорываться. Если помру, так хоть кое-что узнаю на прощание. Смысла жить вот так дальше не вижу.
Он повернулся ко мне:
— Пойдешь со мной?
Я ждал этого вопроса, но он все же застал меня врасплох. Я поколебался и сказал:
— Пойду. Что еще делать?
— Вот именно.
Он достал из одного из многочисленных карманов мобильник.
— Смотри.
Включил видос — похоже, сам его снял. На экране девушка, смеясь, говорила:
“Вот дурак ты, Борис! Большой мальчик, никак не повзрослеешь. Всё тебе в машинки играть… Потому и люблю тебя, дурачка”.
Боря выключил видео. Сказал дрогнувшим голосом:
— Единственный случай, когда моя Анютка в любви призналась. Я записал… Она у меня больше человек дела… была. Сюсюкать не любила. Теперь смотрю, когда хандра нападает. — Он вздохнул. — Раньше ради нее жил, а сейчас — ради правды. Всегда надо жить ради чего-то, что больше тебя, Тим. Ради любви, например. Или науки. Если живешь только ради себя, то смысла у жизни вовсе нет.
***
Прорываться сквозь пояс Полипов наметили назавтра с утра. Вечером поужинали возле костра. Когда стемнело, Боря пригласил меня в палатку, где у него был запасной спальный мешок и каремат. Я согласился — вдвоем теплее.
В темном лесу трещало, хрустело, ухало. Ночью задул ветер, похолодало, но в палатке и мешках было тепло. Мы уснули, а проснулись с первыми лучами солнца. День обещал быть солнечным и более-менее теплым. Погода радовала. Мы неспешно позавтракали и проверили вооружение. Я пощупал пистолет в кобуре, которую не снимал всю ночь, финку в ножнах и взял биту из машины. Боря ограничился складным походным ножом на поясе и вытащил из “уазика” автомат с оптическим прицелом. Я вытаращил глаза, а Боря, повесив оружие на грудь, любовно погладил длинный матовый ствол.
— АК-107, — сказал он. — Хорошая машинка.
Я крякнул. Мне бы такая штука тоже не помешала.
До пояса аномалий, заросшего Полипами, мы добрались на “уазике”. Я разглядывал эти Полипы. Невысокие деревца, самые высокие метра три в высоту, стволы толстые, перекрученные, бугристые, светлые. Ветки тоже все сплошь кривые, короткие, похожие на щупальца анемонов, усеянные узкими темно-коричневыми листочками. Росли Полипы впритык друг к другу, между некоторыми стволами можно протиснуться разве что боком.
И все эти неестественно выглядящие деревья медленно шевелились — и ветви двигались туда-сюда, и стволы покачивались. Зрелище действительно внушало отвращение.
На дороге, ведущей к ТЭС, валялись груды одежды Ушедших. Ветер принес, наверное. Или Ушедшие разделись здесь, вдали от города.
Метров за десять от первых рядов Полипов мы выбрались из авто и пошли пешком по асфальтированной дороге. Над лесом возвышались исполинские дымящиеся трубы.
— Газ жгут, — прошептал Боря, — или мазут. Значит, кто-то обслуживает и заводы нефтегазовой промышленности.
Когда подошли вплотную, меня передернуло. Поверхность стволов Полипов была гладкая, эластичная на вид, телесного цвета — точь-в-точь человеческая кожа, покрытая стеклянистой пленкой. Кажется, я видел волоски, родинки, пупки и слипшиеся руки и ноги… И все это было искажено до ужаса, будто человека запихнули в стеклянную кривую трубу, а он там подтаял, как воск, перекрутился и заполнил все пространство трубы.
И вот хочет этот изуродованный сверхъестественной силой человек выбраться из трубы — шевелится, дергается, но сбежать не может. Из этих чудовищных тел вырастали кожистые ветки с бурыми листочками, усеянные множеством зернышек наподобие стрекозиных или мушиных глазок. Снизу из “стволов” высовывались кожистые отростки вроде коровьих сосков. Или недоразвитых членов.
Я смотрел на этот шевелящийся лес из изуродованных человеческих тел, разбухших ног, превратившихся в корни, слипшихся с бочкообразными телами рук, и чувствовал, как у меня самого шевелятся волосы на голове.
