Я посещал Глеба в компании с Иваном. Не думаю, что на этот раз интерьер комнатки сильно отличался от увиденного мною тогда. Простенькая обстановка: старенькие диван, кресло, небольшой стол, телевизор на тумбе, одёжный шкаф. Из-за дивана выглядывала гитара.
Иван толкнул входную дверь – открыто. Прошёл в комнату. Аромат – привычный, все располагало к душевной экзальтации. Глеб восседал на диване. Небрежно кивнул вошедшему, привстал, подкатил поближе журнальный столик. На нём пепельница, полная окурков, раскрытая пачка дешёвых сигарет, простенькая зажигалка. Глеб достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, закурил.
Иван придвинул к столику кресло, сел, достал из кармана пачку приличных сигарет, положил на стол, закурил. На мгновенье в упор глянул на Глеба. Хозяин квартиры развёл руками, видимо, желая обнять нечто не меньшее, чем земной шар, глупо улыбнулся.
Интеллектуал-менеджер начал беседу просто:
– В рыло дать?
– Сильно? – уточнил Глеб.
– Да.
– Нет, не время ещё.
– Хорошо тебе! – оценил картину в целом Иван.
– И уже давно. Присоединяйся. Там, на кухне, – с лёгким вызовом сказал Глеб и тут же спохватился: – Нет, я ж переставил.
Глеб сдвинулся на правую сторону дивана, протянул руку, зацепил гитару, она упала. Чертыхнулся, полез дальше, достал початую бутылку водки, на горлышке гранёная рюмка, поставил бутылку на стол, снял рюмку, налил, пододвинул Ивану.
– Дай закусить, куркуль, – сказал непьющий Иван.
– Сам возьми. На кухне. Хлеб есть. Кетчуп есть. Картошка вроде есть. Консервы какие-то, сам приносил, знаешь. Тебе надо – ты и открывай.
Иван встал, пошёл на кухню и быстро возвратился, в руке – блюдечко, на блюдечке кусочек хлеба с кетчупом. Сел в кресло, выпил, закусил. Глеб удовлетворённо хмыкнул и спросил:
– Ну, как оно? Противно, наверное? Гадость?
– Отлично, хоть тебе меньше достанется.
Глеб усмехнулся. Иван вздохнул, окинул его отеческим взглядом.
– Что ж с тобой делать? Бить или не бить? Вот в чём вопрос.
Ответ Глеба был не менее поэтическим:
– Или восстать противу моря бедствий. И их окончить. Умереть – уснуть…
Иван добродушно усмехнулся и спросил:
– Налить?
– Нет, я не пью, – капризно ответил Глеб.
– Тогда я приложусь. За твоё здоровье.
– Тогда я не усну, – не без тревоги сказал Глеб.
– Весело. В воскресенье на рыбалку поедешь?
– У меня денег нет.
– У тебя их давно нет.
– Тогда поеду, – резюмировал хозяин квартиры.
Глеб налил себе полрюмки, выпил, закурил.
– Писанину забросил? – спросил Иван.
– Не идёт. Не хочу. Не буду. Не знаю.
– Понятно. Пришельцев мы нескоро победим?
– Победим, но позже. Пусть пока живут, сволочи.
Глеб писал. Уже несколько лет он работал над фантастическим романом. Я читал отрывки и должен признать, что в те минуты мне приходила в голову мысль: может, он сам пришелец? Сильно, мощно, безбашенно, но – незавершенно.
– Все воюешь? В смысле – трудишься? – спросил Глеб.
Иван утвердительно кивнул. Он смотрел на небольшую этажерку с книгами и не мог сообразить, что же привлекло его внимание.
– Я тоже – со своей тенью, – сказал Глеб.
– Проиграешь. Со своей тенью воевать нельзя. С ней надо подружиться.
– А помнишь, Иван, как мы на Байкал собирались?
– Нет, не помню. И не вспомню. Пока ты не вспомнишь.
Глеб тупо смотрел перед собой. Иван налил рюмку, пододвинул её Глебу, и в этот момент сообразил, что же привлекло его внимание. На этажерке лежал телефонный справочник, похоже, последнее издание. Он встал, полистал, нашёл себя. Но не только себя – рядом с его координатами находились данные ещё двух Смагиных. У одного из них были инициалы моего друга. Как же всё просто, подумал он. Ну, пусть, не всё, поправился он, но хоть что-то.
Глеб опрокинул рюмку, поморщился, оживился. Иван набрал по мобильному телефон однофамильца. Попросил господина Смагина. Ответил на заданный вопрос: «Как-то общались по поводу ремонта квартиры, довольно давно…» С той стороны выдали краткую информацию. «Иннокентий Юрьевич… Жаль, очень жаль. Жёсткое время», – грустно сказал он и через паузу: «Извините. Даже не мог подумать. Сожалею».
Глеб был не совсем в кондиции, однако задал Ивану вполне резонный вопрос: «Я тебе не мешаю?» После краткого пояснения врубился, оживился. Иван рассказывал недолго, из чего я могу сделать несколько выводов: или в общении с Глебом он придерживался другой стилистики; или Глеб на редкость сообразительный и терпеливый парень; или мне необходимо откорректировать моё собственное мировосприятие. Иван закончил словами: «Однофамилец умер. Недавно, но когда конкретно, неизвестно – кто бы стал пересказывать незнакомцу все подробности…»
Картина несколько прояснилась. Получалось, что таинственный абонент, побеспокоивший моего друга, возможно, хотел предупредить об опасности однофамильца. Нашёл он Ивана, скорее всего, по справочнику. Но – имя, отчество? Звонивший их уточнил, притом два раза. Отчества совпадают, но имена-то разные, не перепутаешь. Это было непонятно, это не могло быть простой технической ошибкой. Глеб недолго подумал и пояснил. Звонивший не знал ни имени, ни отчества объекта своего беспокойства, он знал фамилию и инициалы. Потому и попросил представиться. «Так было?» – спросил он. Иван напрягся, вспомнил разговор и подтвердил предположение.
Действительно, звонивший хотел уточнить инициалы, потому что увидел в справочнике трёх Смагиных. Звонил ли он умершему Смагину, пока было неизвестно. И тут опять вмешался Глеб и как человек, имеющий к печатному делу хоть какое-то отношение, выдвинул версию о том, что у неизвестно доброжелателя мог быть другой телефонной справочник, где Смагиных могло быть два и даже один. Все зависело от сроков телефонизации: справочники делаются не мгновенно, этот процесс занимает несколько месяцев. И здесь он тоже, возможно, был прав.
Вот после этого разговора Иван позвонил мне и поначалу совсем сбил с панталыку. Как теперь понятно, с помощью Глеба всё более-менее устаканилось. Но как позже выяснилось, не всё.
В небе парил планер. Среди обширного освещаемого ярким Солнцем и покрытого лёгкой дымкой великолепного пейзажа, включавшего в себя блистающее море, суровые живописные горы и бесконечную равнину пилот обратил внимание на небольшую каменистую площадку. На ней хорошо просматривались две человеческие фигуры, лежащий на земле довольно крупный предмет и стоящая невдалеке бричка.
На небольшом ровном островке, покрытом выгоревшим от жары кустарником, находились Михаил Сеулин и Мария Сикорских. Присев на корточки, они осматривали останки коня. Жарко, кружились мухи. У коня разорвано горло, вспорото брюхо. Синеватые кишки разбросаны, словно животное терзала стая гиен. Возможно, зверски израненная лошадь, силясь встать, ползала в агонии по камням и оставила после себя такие страшные следы. На земле лежал фотоаппарат «кодак». Сеулин поднял его, сфотографировал вблизи основные повреждения. Встал, сделал несколько снимков с разных ракурсов. При этом бросил реплику:
