Я не слышу, что они там говорят, могу только видеть. А то, что я могу видеть, — недостаточно для того, чтобы похвастать своими достижениями при следующей встрече с Броком или Мыскиным. Если я не услышу, что они планируют или какую такую гадость собираются сотворить, то все эти мои альпинистские трюки на водосточной трубе окажутся просто пустой тратой времени.
Чувствуя себя очень даже смелым, я решаю подобраться к этой банде поближе. Я спрыгиваю со своей водосточной трубы сначала на мусорный бак, а затем на землю. Но делаю это тихо-тихо, как настоящий шпион. Потом иду через улицу к дому, где живет Рег, и соображаю, где там расположена такая же водосточная труба. Я выступаю в роли заправского эксперта по этим чертовым водосточным трубам, поэтому, дойдя до дома, я уже вычислил, как добраться до окна Рега.
Я обеими руками хватаюсь за трубу как можно выше, упираюсь ногами в стену, а потом начинаю потихоньку карабкаться вверх, подошвы ботинок шуршат по кирпичам стены, и вся нагрузка ложится на руки. Лезть по этой гребаной трубе намного сложнее, чем по той, у магазина. А ведь и там я не по стремянке поднимался. Зажмурив глаза от напряжения, я увидел ярко-красные круги, а в ушах раздался такой шум, будто турбина ревет. Я продолжаю медленно карабкаться наверх, и мне кажется, что мои руки вот-вот выскочат из плечевых суставов и я грохнусь на землю, а руки так и останутся болтаться на этой чертовой трубе. Извиваясь, как змея, и даже потихоньку постанывая от страшного усилия, я пытаюсь думать о чем-нибудь приятном, чтобы легче было взбираться наверх. Я думаю о всех тех классных штуках, которые смогу купить, когда получу повышение, и как все будут считать меня таким совершенно крутым асом-шпионом. С каждым рывком наверх я восклицаю «Да!» и «Блин, ура!», будто каждый раз, когда мне удается перехватить руками еще несколько сантиметров этой треклятой трубы, я добиваюсь какого-то супер-успеха. Я прямо весь проникся этим положительным настроем, но боль в плечах становится все сильнее, а ярко-красные круги перед крепко зажмуренными веками постепенно темнеют, превращаясь в какие-то грязно-коричневые пузыри. Я все восклицаю «Да! Да! Да!» так ритмично и энергично, как солдаты, преодолевающие полосу препятствий.
Когда я наконец осмеливаюсь открыть глаза, мне кажется, что я уже лезу наверх целых сто лет. Нужно увидеть кусок трубы, который отходит под прямым углом от основной части, по которой я и карабкаюсь. Хорошо бы подтянуться и встать на него, чтобы немного передохнуть, отдышаться и начать свое тайное наблюдение.
Но я не получаю никакого шанса расслабиться, потому что вдруг слышу дребезжащий звук — звук открываемой деревянной оконной рамы. Я смотрю вверх — надо мной как раз окно Рега — и вижу, как оттуда высовываются три головы. Среди них нет ни головы самого Рега, ни головы той девушки — это головы трех мужиков, которых я видел у него в комнате.
— Эй! — кричит один. — Что это ты там делаешь, а?
— Блин! — говорю я. — Я, гм… Я… — бормочу я что-то невнятное, пытаясь придумать хоть какую-нибудь подходящую причину, почему это я сижу на этой трубе снаружи этого дома, но в голову ничего не приходит — мой мозг вроде как перегружен всей этой гребаной новой информацией.
У меня два пути: или я побыстрее спускаюсь с этой гадской трубы, просто отпустив руки и шлепнувшись на твердый-претвердый асфальт, сломав, скорее всего, ноги да еще попав на глаза Регу, или пытаюсь подняться наверх еще около метра, залезаю на крышу, а оттуда уже пробую смыться.
Все это проносится у меня в голове за какую-то секунду и даже меньше. И прежде чем я понимаю, что делаю, я рву наверх. Мои ноги сами находят нужные выступы в стене, и я, как какая-нибудь мартышка на шесте, проскакиваю мимо этих трех голов.
— Эй! Ты! Стой! — кричат мне головы. Но я, конечно, ни фига не обращаю на них внимания и рву наверх изо всех сил. Я луплю ногами по рукам, которые пытаются схватить меня за лодыжки, и у них ни черта не получается. Мое желание смыться в миллион раз больше, чем их желание меня поймать. В конце концов, чтобы они стали делать, если бы им все-таки удалось схватить меня за ноги? Сдернули бы меня с трубы, чтобы я шлепнулся на землю, расколов череп и заляпав мозгами тротуар? Этого они, понятно, не хотели. Это было бы самым настоящим убийством. На фига им такое?
Я слышу, как Рег в комнате кричит: «Что там происходит?» Кричит очень громко, но я до пояса уже на крыше. Сточный желоб вдоль крыши, полный гниющей листвы и дождевой воды, врезается мне в живот, я весь намокаю, но мои руки уже ухватились за черепицы, а ноги продолжают отталкиваться от стены дома. И вот я уже целиком на крыше. Она не очень сильно покатая, и я даже могу встать на ноги. Поэтому я бегу по ней, стараясь ступать как можно легче. Я добегаю до самого верха, проношусь мимо дымохода и потом уже бегу вниз по другой стороне.
С крыши я мог видеть луну и другие крыши, блестящие в ее свете. Я мог видеть весь Лондон, вплоть до цивилизованных районов, где я живу, где все здания высокие-превысокие и освещены как настоящие скульптуры, какими они мне и кажутся. Я бегу по крышам дальше, и у меня такое ощущение, что я могу летать. Будто если я раскину руки, то поднимусь в воздух, воспарю, так сказать, в небо, где я смогу дышать чистым холодным воздухом, пить его и насыщать им свою кровь, чтобы она стала алая-алая, и откуда смогу смотреть вниз на улицы и видеть все, что там происходит. Я был таким счастливым, чувствовал такое возбуждение после своего удачного побега и еще был совершенно очумевшим после «бориса». Это было самое лучшее ощущение в моей жизни.
На следующее утро, когда я проснулся в своей квартире, электрическое возбуждение от моих ночных приключений уже выдохлось, и чувствовал я себя совершенно погано. Один «борис», три «дрездена» (и еще три капсулы снотворного, которые я принял, чтобы хоть немного успокоиться и спуститься, так сказать, с небес на землю) теперь давали о себе знать. Ощущение было такое, будто вся кровь перетекла в ноги, а лицо сделано из ржавого железа, и если бы кто-нибудь смог его с меня снять и надеть новое, то я был бы совершенно счастлив. Казалось, что мой мозг пытается откашляться и отхаркаться от всей той «дури», которую я вчера проглотил. И через всю эту боль — боль в голове и в теле — в моем измученном мозгу всплыли воспоминания о прошлой ночи, и стало совершенно ясно, что я провалил дело. Все закончилось полным дерьмом. Когда я танцевал по крышам, чтобы не попасть в лапы банды Рега, я чувствовал себя просто офигенно, потому что ничего не соображал из-за «борисов». Но все, что я сделал, — так это пошел на огромный риск, и ничего более. Не добыл никакой информации о том, что замышлял Рег и его маленькая банда на тайном собрании в его мерзкой квартире. Я лежал и думал о том, что полностью облажался. Они наверняка видели меня, когда я карабкался на крышу по водосточной трубе. Я поднял такой офигенный шум, да еще все время выкрикивал это свое дурацкое «Да!».
