Валери безропотно полезла в сумочку.
— Я бы не стала брать с тебя денег, — сказала Сузи, — но всякое магическое усилие должно быть оплачено. Если не заплатишь ты, то придется расплачиваться мне, и не просто деньгами. — Она чуть заметно передернула плечами. — А это, знаешь, не очень приятно. К тому же цены у меня довольно умеренные. — Сузи переправила мелочь в стеклянную банку, служившую копилкой для гонораров.
— Ты живешь только на это? — спросила Валери, вспомнив о «ситроене». — Судя по объему, это не приносит тебе особого дохода.
— Ошибаешься, — возразила Сузи. — На таких, как ты, конечно, не очень-то заработаешь. Но есть клиенты и посолидней.
— А им что нужно?
— Молодость, что же еще, — засмеялась Сузи. — Однажды утром какая-нибудь дама смотрит в зеркало и видит, что она уже не дама, а старуха. И тогда она бросается к массажистам, косметологам… А потом узнает мой адрес.
— И ты возвращаешь ей молодость, — продолжила Валери.
Сузи смешливо фыркнула.
— Нет, конечно. Но я создаю иллюзию молодости в глазах других и возвращаю внутреннее ощущение молодости, а разве этого мало? Нельзя вернуть того, что уже ушло, но можно продлить то, что еще есть. Это такое приятное волшебство! На меду и на пыльце одуванчиков, — Сузи порывисто встала. — Пойдем, я покажу тебе свою коллекцию меда. Хочешь?
Конечно, Валери хотела! Дом Героно был для нее, как сокровищница, и любая тайна этой сокровищницы была для Валери открытием. Она знала, что все тайны этого дома-сокровищницы — светлые, солнечные, как светлы и солнечны за старомодными тюлевыми занавесками были комнаты самого дома. И это ей тоже нравилось: и эти полупрозрачные занавесочки, и наивные обои в цветочек, и тяжеловесная старинная мебель — все это было атрибутами этого дома, его неотъемлемой частью, и менять здесь что-то казалось кощунством.
— Считается, что ворожее пристало жить в избушке посреди дремучего леса или в подвале какого-нибудь древнего замка вроде твоего, — говорила Сузи, ведя Валери по коридорам. — Дом, построенный меньше века назад, уже не так соответствует имиджу колдуньи. А о городской квартире или, допустим, о коттедже в псевдоамериканском стиле я и не говорю!
Сузи ввела Валери в заставленную большими шкафами комнату.
— Моя коллекция меда! Я ее начала собирать, когда мне было лет двенадцать. А пошло все вот с этой баночки. Теперь у меня здесь меды со всех пасек Северингии.
К каждой баночке был приложен листок с описанием состава. Валери не знала и половины названий цветов, с которых собирался мед. А Сузи все говорила и говорила.
— Мед — очень сильное средство. Я применяю его обычно по нескольку капель, самое большее — ложку.
— Удивительно, — пробормотала Валери, глядя на шкафы с рядами банок. — Просто здорово!
— О меде я могу говорить часами, — продолжала Сузи. — Давай-ка я покажу тебе свои особые экземпляры. — Она сняла с шеи цепочку с крохотным ключиком, открыла дверцы одного из шкафов, достала какую-то скляночку и протянула ее Валери: — Вот понюхай. Как тебе запах? — Мед пах необыкновенно. — Этот мед мне прислали из Мексики. Двух ложек хватит, чтобы затуманить сознание и вызвать галлюцинации. На вкус, между прочим, необыкновенно хорош, с таким кисловатым привкусом. В древние времена жрецы майя пили приготовленный из него медовый напиток и делали прорицания. Представляешь?.. А вот это мед из наших мест, он не так приятен на вкус. Это так называемый дурной мед, мед-дурман. Он может вызвать отравления и, бывает, очень серьезные… Вот в этих банках — сплошь дурманы, собранные на различных растениях. Из этих медов я беру по капельке для любовных эликсиров. Особо ядовитые я, конечно, не применяю. — Сузи затворила и заперла дверки шкафа. Но экскурсия еще не закончилась. Открылся следующий, и Сузи продолжила: — А мед, из-за которого мне пришлось давать объяснения в полиции, стоит здесь. Вот он, как тебе нравится? — Густая полупрозрачная жидкость в банке мало напоминала мед. Она имела блекло-зеленый цвет и какой-то неприятный фармацевтический запах. — Я привезла его из Турции, и в аэропорту меня задержали. Таможенники решили, что это взрывчатка — пластиковая, что ли? — и я из-за них несколько часов просидела под охраной, пока не пришел ответ из лаборатории.
— И это тоже мед? — спросила Валери.
— Это один из видов бактериального меда, — непонятно пояснила Сузи. — Он входит в некоторые снадобья. Хотя покупать его для ублажения желудка не стоит.
Сузи с удовольствием оглядела несколько оглушенную великолепием ее коллекции Валери и повлекла гостью на кухню.
— Выпей-ка минералки, — весело предложила она. — Я же говорю, что мед очень сильное средство — от одного запаха может стать не по себе… Сиди, сиди! Хотела я тебя вином угостить, но с тебя на сегодня, пожалуй, хватит. Скажи-ка лучше: тебе-то самой твой доктор понравился?
11Винсент позвонил через четыре дня.
— Все верно! Вы оказались правы. Я нашел пергамент, где прозвище Оттона записано через капину! — Он помолчал и добавил уже не так бодро: — Сегодня вы не могли бы подъехать?
— К трем вам удобно? — откликнулась Валери.
— Замечательно! Встречу вас у музея!
После радостных, можно сказать, восторженных приветствий, заставивших Валери зарумяниться, он повел ее в подвал, но не к себе, а в другое помещение, служившее, видимо, лабораторией, где и показал пергамент, выглядевший ужасно древним.
Валери протянула руку, но Винсент торопливо остановил ее движение.
— Нет! Его нельзя трогать, — сказал он, словно извиняясь. — Просто смотрите на экран.
Пергамент был распялен на какой-то подставке и ярко освещен. Над ним была установлена видеокамера, и текст отражался на большом экране монитора.
— Но тут половина смыта! — воскликнула она.
Пергамент действительно выглядел неважно. Он явно побывал в пожаре: край обгорел, а буквы были размыты водой. Оттон Адлар — «Адларус», как было написано в пергаменте, — был одним из свидетелей, удостоверяющих подлинность чего-то (чего, Валери не уловила, да было это и неважно), поэтому его титул, имя, род и прозвище приводились полностью, дабы отличить от всех возможных Оттонов Адларов.
— Но тут нет капины, — сказала Валери, вглядываясь в надпись.
Винсент пошлепал клавишами клавиатуры, и на изображении проступили призрачные буквы и знаки, которых до этого не было видно; проявилась и капина над прозвищем Оттона.
— И как это раньше читалось? — спросила Валери.
— «Коравас», «кривой», — пояснил Винсент. — А если с титлом, как написано в пергаменте с легендой, то произносится совсем по-другому: «Хравас», то есть «хромой». После реформы алфавита в тысяча триста сорок седьмом году титл, капина и цирколь, надстрочный кружок, были отменены, а слова «кривой» и «хромой» приняли современное написание.
