Подхожу к столку и поочередно выдвигаю ящики, внимательно осматривая каждый. Счета, газетные вырезки, модели для шитья, авиабилеты до Парижа. Тетради с записками по целительным практикам и отварам, сдобренные пометками и рисунками. Откладываю их в сторону. Мой взгляд падает на потрепанный еженедельник. Открываю его. Сделать массаж соседке, приготовить бальзам для дворника, поговорить со снохой подружки… Скучные, повседневные дела. Добираюсь до последней записи, сделанной в день ее смерти.
— Отвести Айлин к врачу в 15–00. Встретиться с m в 17–30.
Кто такой этот m? Почему он обозначен латинской буквой? Или это кириллическая т? Имя, фамилия, кличка? Он иностранец? И если так, то почему буква строчная? Заглядываю в нижний ящик. Нахожу там конверт. Он выглядит довольно пухлым. Заглядываю внутрь. Там деньги. Пересчитываю. Забираю их себе. Мало ли на какие мелкие расходы надо будет потратиться здесь. Замечаю на дне потрепанный альбом для рисования. Вытаскиваю его и открываю. Рисунок, который я вижу, совершен. Сюжет прост — рыцарь сражается с драконом, а за этой битвой, прижав руки к щекам, наблюдает испуганная принцесса. Настолько живо, что кажется, герои вот-вот спросят меня — какого черта ты пялишься? В углу листа стоит скромная подпись — Айлин Савро, седьмой класс. Курт бы голосил от восторга, увидев такое.
Дальнейший осмотр ничего интересного не приносит, и я направляюсь в комнату к Айлин. Там я вижу милейшую картину. Арсен сидит на полу и разбирает коробку с музыкальными дисками. Он умиротворен и сосредоточен. Девушка скалывает в старенький чемодан свои вещи. Их очень мало. Для своего возраста она настоящий аскет. Бросаю взгляд на шкаф — он полупустой.
— У тебя шикарные рисунки, — без намека на лесть говорю я, протягивая альбом.
— Где ты это взял? — глаза Айлин расширяются от ужаса. Она резким движением вырывает его из моих рук и пытается разорвать. — Я же просила ее их сжечь! Просила ведь! За что она так со мной?!
— Зачем их сжигать? — не понимаю я, с удивлением глядя на ее истерику. Арсен вскакивает на ноги отбирает у нее злосчастный альбом. Подходит к окну и начинает рассматривать рисунки.
— Потому что они никчемные! Уродливые! — задыхаясь, кричит Айлин. На ее щеках выступает яркий румянец. — Слышал бы ты, как над моими работами смеялись, какими эпитетами награждали… Только один человек сказал: «Как мило рисует эта девочка» и то это был наш учитель истории. А профессор Рогожкин ко всем добр! В тот день я поклялась себе, что больше никогда не буду рисовать.
Уж не тот ли это специалист по языкам, о котором говорил мне Бронштейн?
— Ну и дура, — беззлобно произносит Арсен. — Мало ли на свете идиотов. Лично мне все понравилось.
Из горла Айлин вырывается свист. Она спешно достает из рюкзака ингалятор и, сделав два пышка, жадно втягивает воздух в себя. Арсен открывает окно, чтобы ей было легче дышать. Обнимает за плечи, усаживает на кровать.
— Сейчас все пройдет, — виновато говорит она, сжимая пальцы. Задерживаю взгляд на ее запястьях. На них несколько тонких шрамов как от бритвы. Неужели она пыталась покончить с собой? Но почему? Каких еще сюрпризов мне ждать? — Вы мне пока о себе расскажите. Кто вы такие? Мне же теперь с вами жить, а я о вас ничего не знаю.
— В процессе узнаешь, — говорит ей Арсен. Опускается перед ней на корточки и берет ее руки в свои, осторожно растирая ей пальцы. Как хорошо, что здесь нет его подружки-ведьмы. Ей бы такое точно не понравилось. Мне, впрочем, тоже уже не нравится. Если на его связь с Диной я могу смотреть сквозь пальцы, то подобных отношений с Айлин я не могу допустить. Не для того мне ее доверила Елена. Хотя с ее стороны такое решение выглядит очень странно.
— Вы геи, да? — прокашлявшись, спрашивает Айлин. Поднимает голову и смотрит на меня. Арсен тихо смеется.
— С чего ты взяла? — интересуется он. У меня начинает болеть голова. Виски сдавливает, в глазах темнеет. Не хватало еще, чтобы сейчас пропало зрение. Пожалуй, это для меня самое страшное. Даже перспектива умереть меня не так пугает, как слепота.
— Потому что бабушка скорее бы умерла, чем доверила меня мужчине, — дает объяснение своим подозрениям Айлин. Чем дальше — тем интересней. И непонятней. — У нее на эту тему были какие-то особо воспитанные тараканы. Она даже решетки поставила на окно в моей комнате.
Это звучит так дико, что я поддаюсь искушению проверить. Подхожу, отодвигаю плотную ткань шторы. Так и есть. Окно закрывает решетка покруче тюремной. От кого Елена так оберегала свою внучку? Что ей угрожает? Вряд ли мне кто-то даст ответ на этот вопрос.
— Нет, мы не геи, — с улыбкой говорит Арсен. Его забавляет эта ситуация. А вот мне не до смеха. Проблем с этой девицей, скорее всего, не оберешься. — Но тебе не о чем беспокоиться, с нами ты будешь в безопасности.
Еще бы меня кто-то в этом убедил. А то мне как-то совсем тоскливо ото всех этих предположений.
— Раз тебе уже лучше, — говорю я, глядя на Айлин. — Собирай свои тряпки и пойдем.
Дом, где живет Рита, находится на Мраморной улице, дом сто шестьдесят восемь. Двухэтажный, с красивым крыльцом и мезонином. Вдоль забора посажены кусты сирени. В мае здесь, наверное, очень красиво. А еще меня радует, что он стоит на отшибе и поблизости нет любопытных соседей. Где-то через километр от него начинается лес. По словам ведьмы, его вполне можно назвать дремучим. И немало людей там сгинуло. Может, даже какая-то нечисть живет.
Долго жму на кнопку звонка, прежде чем нам открывает запыхавшаяся и румяная Рита. Арсен тихо хихикает, но воздерживается от комментариев. Айлин, не удостоив взглядом тетку, молча проходит в дом.
— Пригласи нас, — шепотом прошу я.
— Зотикус, Арсен, проходите! Так нормально? — сдувая со лба прядь волос, спрашивает она. Вместо ответа мы переступаем порог. Головная боль усиливается, зрение становится все хуже. Мне срочно нужна кровь, но я не знаю, успел ли Дэшэн пополнить запасы, потому что охотник из меня сейчас никакой.
— Где Дина? — спрашивает Арсен. Вижу в его глазах маленькие алые точки — признак сильного голода.
— На кухне, — отвечает Рита. — Мы сейчас пойдем в дом к Елене, будем там прибираться, готовиться к поминкам. Послезавтра должны быть похороны.
— Где Дэшэн? — опираясь на подлокотник старенького кресла, интересуюсь я. Боль с каждой минутой становится все невыносимей. Кажется, что мой череп вот-вот расколется пополам.
— Готовит для тебя и Арсена подвал, — говорит Рита и подходит ко мне. — Ты хреново выглядишь. У тебя кровь сквозь кожу сочится. Может, умоешься?
Услышав ее слова, Арсен, идущий на кухню, оборачивается. Смотрит на меня, хмурится. Подходит ко мне. Долго смотрит на меня, словно пытается угадать, что со мной произошло. Айлин с тревогой наблюдает за нами.
— Ты болен? — спрашивает он. Достает из кармана платок и протягивает мне. Жестом показывает на себе, чтобы я вытер виски.
— Можно и так сказать, — отвечаю я. Понимаю, что правду сказать все равно придется. И лучше это сделать сейчас. — Мой брат ввел мне какую-то дрянь, и дней через десять я могу отправиться на тот свет.
— У тебя есть брат? — удивляется Арсен. Я ничего не рассказывал ему об Америго и том, какой выбор мне пришлось сделать. Не люблю говорить о прошлом. Хотя на самом деле, просто не хотел, чтобы он плохо думал обо мне. Новость о моей возможной кончине на него впечатления не производит. Кажется, ему на это наплевать.
— Да, это тот самый тип, у которого ты увел флэшку, — отвечаю я.
— Но если ты умрешь, то с кем останусь я? — робко спрашивает Айлин, снимая с себя пальто.
Больше книг на сайте - Knigolub.net
— У тебя как минимум есть еще две родственницы, готовые о тебе заботиться, — сухо отвечаю я. — Да и я у тебя симпатии не взываю, чтобы переживать. Рита, где подвал?
Ведьма показывает, где теперь мое новое убежище. Спускаюсь по небольшой лесенке вниз. В нос ударяет запах свежих досок. Сладковатый, холодный. Мне он всегда нравился. Есть в нем что-то уютное. Увидев меня, Дэшэн тут же бросает свое занятие. Семенит мне навстречу, ощупывает мою шею. Приподнимает веко, заглядывая в глаз. Не говори ни слова, убегает. Сажусь на пол, приваливаясь спиной к стене. На меня наваливается свинцовая усталость. Хочется закрыть глаза и провалиться в сон на неделю. Но я сейчас не могу позволить себе такой роскоши. Однако успеваю задремать и вздрагиваю, когда китаец обматывает жгутом мою руку, чтобы взять кровь из вены.
