Наутро я распрощался с Керзервенном, так как в Кемпере меня ждали неотложные дела. Думаю, что Маргарита больше не терзается и не забивает себе голову суевериями. Вот и вся история, мой друг.
Надеюсь, я тебя позабавил, хотя, конечно, у меня нет таланта рассказывать истории. Бретонская Библия у меня в руках, и в ближайшее время я займусь ее изучением. Мне интересно знать, кто же перевел ее на нижнебретонское наречие: сам ли Жан Юэльван или неизвестный мне человек?
Заканчивая послание еще раз, желаю тебе поправить свое здоровье и надеюсь увидеть тебя до Пасхи. Кланяйся от меня известной тебе персоне.
Луи Ле Пеллетье.
Пока я читала письмо, Володя без спросу оккупировал мой телефон и вел какой-то деловой разговор, постоянно кому-то поддакивая и говоря, что собеседник совершенно прав.
— Извини, Риточка, я тут заболтался, — сказал он, когда вернулся ко мне на кухню. — Ну, так что ты можешь мне об этом сказать?
— Письмо написано Луи ле Пеллетье, если это не подделка.
— А как определить, подделка или нет?
— Насколько я могу судить при моем знании французского…
— Ой, Риточка, не прибедняйся, ты отлично знаешь французский!
— Так вот, насколько я могу судить, оно вполне могло быть написано в восемнадцатом веке.
— Так могло или…?
— Надо бы отдать его на экспертизу кому-нибудь знающему, я могла бы обратиться в МГУ, у меня есть знакомые на романской кафедре. И они уже по лексическим и грамматическим параметрам, по…
— Ладно, в общем, ты отдаешь это на экспертизу… Не в службу, а в дружбу, а? С тех пор как Володя бросил науку и ударился в журналистику (как острила его жена «и больно при этом ударился»), он невзлюбил длинные и точные фразы и предпочитал короткие и обтекаемые. Поэтому он часто прерывал собеседника на полуслове, если, как ему казалось, человек выдавал что-то слишком длинное и умное.
— Ну, хорошо. Я попрошу кого-нибудь, сделаем.
— Отлично. А вот это тебе на экспертизу.
Он достал из прозрачной папки еще одну ксерокопию. Это тоже был рукописный текст, но написанный другим почерком, более ровным, с идеальным легким наклоном вправо и затейливыми росчерками над и под строками. Несмотря на то, что на копии кое-где были пятна (видимо, эти пятна были и в рукописи), текст читался без особых усилий.
— Ну, опознаешь язык? — спросил Володя. Он заволновался и подвинул табуретку вплотную к моей, так что стукнулся об нее коленом.
— Да, бретонский. Но не современный, а…
— Я так и думал! А перевести можешь?
— Ну чего тут переводить-то? «…Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить Его; ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его…»
— «Его» — это кого?
— Иисуса Христа. Это Евангелие от Марка, глава 11…
— Библия что ли?
— Да, библейский текст.
Володя заволновался, вскочил, схватил с крючка кухонное полотенце, снял очки и стал нервно протирать их.
— А это может быть та самая Библия? Про которую этот написал… — он кивнул на первый листок.
— Судя по орфографии, текст написан до девятнадцатого века. В девятнадцатом была орфографическая реформа, и…
— Да плевать на все это реформы! — Володя, что называется, завелся. — Риточка, чудо мое! Это же сенсация! Я про это такую статью напишу!
— Володя, какая сенсация? Я не могу утверждать, что речь идет о той самой Библии, которую нашел Ле Пеллетье. Даже если это письмо подлинное, и он действительно ее нашел. Кто гарантирует, что на этом вот листочке, — я помахала ксерокопией, — отрывок из перевода Библии? А может быть, это какой-нибудь религиозный трактат с развернутой цитатой, или, я не знаю… И вообще, откуда у тебя это?
— Иришка дала. Приходит вчера вечером и говорит «Пап, ты тут искал, про что бы такое написать, вот тебе сюжет, просто суперский». И дала мне эти бумажки.
— А она откуда взяла?
Честно говоря, я ни разу еще не видела, чтобы у Володи было такое глупое лицо. Мне было просто неприятно смотреть на него: он застыл с открытым ртом и наморщенным лбом, как живая иллюстрация к крыловскому «слона-то я не приметил»
— Ты знаешь, Рит, как-то вот не догадался спросить. Может, я сейчас ей позвоню? На мобильник, а?
— Не надо пороть горячку. До МГУ я дойду не раньше, чем в среду. И потом, мне надо еще вчитаться в бретонский текст, хотя датировать его можно только приблизительно. В любом случае, нужно отыскать оригинал письма и той страницы, с которой было снято вот это.
— Да у Иришки надо спросить, и как я не догадался!
— Кстати, как там она?
— Да нормально.
— На первом курсе?
— Не, на втором уже.
— Быстро как… еще недавно школу заканчивала.
— Чужие дети вообще быстро растут. А свои — тем более. Безобразница. Думает, поступила, так теперь и делать ничего не надо. Так и говорит: я на вступительных выложилась по полной программе, теперь до пятого курса отдыхать могу. — Но ведь в РГГУ программа такая насыщенная… Могу ошибаться, конечно, я там сама не преподаю…
— Да я даже не представляю, как она там учится и что делает. Целый день ее нет. Сначала учеба, потом с подругами куда-то едут, вечные разговоры, ля-ля да то се, да еще свидания, да еще по вторникам бегает на танцы да на концерты в свой клуб, в общем, иногда сутками ее не вижу. Когда младшая подрастет, вообще дурдом будет.
— Что за комиссия, создатель…
— …Быть взрослой дочери отцом. А тут сразу две. Во времена Грибоедова, кстати, девушки по ночным клубам не шастали и отцов своих уважали.
— Да, сейчас молодежь совсем другая. В наше время такого не было.
— Угу, не было. Другие они совсем, — Володя снова сел на табуретку, слегка сгорбился, как будто старался подчеркнуть свой возраст. — Я не могу сказать, что хуже, просто другие. Некоторые боятся вот так дочерей отпускать, а я считаю… Ну вот хорошо, положим, я ей запретил. Все ходят в этот клуб, а она не ходит. И поговорить ей не о чем, ни впечатлениями с подружками обменяться. Ну и с мальчиками знакомиться тоже надо, я ж все понимаю. — Он вздохнул и еще больше ссутулился — А все-таки знаешь, волнуюсь. Приходит поздно, полпервого. И вообще поначалу думал: черт его знает, чего за место такое? Говорю «Ириш, для моего спокойствия давай я разок с тобой туда схожу, посмотрю, что да как. Можешь делать вид, что ты не со мной, если стесняешься.»
— И что, она послала тебя куда следует?
— Представь себе, нет. «Давай, говорит, пап, поедем, мне даже приятно будет». Ну мы приехали. Подвальчик такой, в самом центре города, чуть ли не напротив Кремля. Стены светлые, все так симпатично, ресторанчик вполне ничего. Публика нормальная, Иришка говорит. день на день не приходится в смысле публики, но по вторникам там эти собираются, твои любимые…
