Калхаун закрыл дверь и взглянул в зеркало заднего вида. Монахи и мертвецы спешно погрузились в два автобуса и пустились в погоню. Одна из машин очень быстро набрала скорость, вероятно, была снабжена усиленным двигателем.
— Пожалуй, я выбрал не лучший экземпляр, — заметил Калхаун.
Они перевалили через песчаную гряду и оказались на узкой дороге, поднимавшейся наверх из долины. Один из двух автобусов немного отстал, возможно из-за неисправности. Второй шел по пятам.
Вскоре дорога стала заметно шире.
— Я думаю, мерзавцы только этого и ждали, — крикнул Калхаун.
Не успел он договорить, как их преследователи резко увеличили скорость и зашли слева, явно намереваясь столкнуть их с дороги в долину. Но Калхаун искусно маневрировал и не давал им ни малейшего шанса.
Тогда дверь преследующего автобуса открылась, и появилась та самая монахиня, которая привезла их в Землю Иисуса. Она встала на подножке, широко расставив ноги, так что стала видна развилка, едва прикрытая черными трусиками. Одну руку она закинула за поручень и целилась в них из столь популярного у духовенства помпового ружья двенадцатого калибра.
На первом же повороте монахиня выстрелила в переднее окно рядом с Калхауном. Стекло угрожающе затрещало, покрылось сеткой, но выдержало.
Монахиня передернула затвор и сделала еще один выстрел. Этого не могло выдержать даже пуленепробиваемое стекло. Еще пара удачных выстрелов, и Калхаун может попрощаться со своей головой.
Уэйн встал коленями на сиденье и открыл окно. Монахиня увидела его, повернула оружие и снова выстрелила. Она прицелилась слишком низко, и пуля угодила в нижнюю часть окна; стекло покрылось сеткой трещин и мгновенно осыпалось. Уэйн воспользовался тем, что монахине потребовалось перезарядить ружье, высунул пистолет в окно и тоже выстрелил. Его заряд попал в голову, и вместо глаза появилось алое пятно. Монахиня повисла на поручне и выронила ружье. Оно тотчас вылетело за дверь. Некоторое время она еще держалась на согнутой в локте руке, но сустав не выдержал, и монахиня выпала из автобуса. Она попала под заднее колесо, и с обоих концов тела брызнули красные фонтаны.
— Зря пропала такая хорошая киска, — произнес Калхаун.
Он направил машину на второй автобус, тот слегка повернул, но Калхаун продолжал теснить его, пока преследователи с ужасающим скрежетом не ударились о скалу.
Автобус с монахами немного отстал и начал подталкивать Калхауна к краю дороги. Он сбросил газ, переключил двигатель на низкую передачу и позволил автобусу с монахами вырваться на полкорпуса вперед. А потом так рванул руль влево, что развернул заднюю часть второго автобуса поперек дороги. Калхаун продолжал давить носом машины, и автобус противников не мог не развернуться. Передний бампер не выдержал нагрузки и лопнул, но Калхаун не отступал, и автобус под оглушительные крики монахов сорвался с дороги и кувырком полетел в долину.
Спустя тридцать минут они выбрались из каньона и оказались в пустыне. Их автобус начал выбрасывать спереди клубы дыма, и снизу появился шум, похожий на кашель собаки, подавившейся куриной костью. Калхаун остановил машину.
12
— Проклятый бампер согнулся и изжевал покрышку, — сказал Калхаун. — Если мы сумеем его оторвать, думаю, остатков колеса хватит, чтобы проехать еще немного.
Уэйн и Калхаун вцепились в бампер и стали тянуть, но металл не поддавался. Оторвать полностью они его так и не смогли, но погнутая часть в конце концов отломилась.
— Ну, этого достаточно, чтобы не задевать за колесо, — сказал Калхаун.
Из автобуса послышался голос сестры Уорт. Уэйн поднялся, чтобы посмотреть, как у нее дела.
— Вынеси меня из автобуса, — попросила она. — Я хочу почувствовать свежий воздух и солнце.
— Воздуха там не так уж и много, — заверил ее Уэйн. — А солнце такое же, как обычно. Печет.
— Пожалуйста.
Он взял ее на руки, вышел из автобуса и, отыскав песчаный холмик, уложил на землю, немного приподняв голову.
— Мне… мне нужны батарейки, — сказала монахиня.
— Повтори? — не понял Уэйн.
Она, не мигая, смотрела на солнце.
— Это величайшее достижение брата Лазаря… Мертвец, способный думать… сохранивший воспоминания о прошлом… Я тоже была ученым…
Она медленно подняла руку и сбросила головной убор монахини.
В центре головы, из-под спутанных светлых волос торчала серебряная ручка.
— Он… был нехорошим человеком… Я хорошая… Я хочу ощутить себя живой… Как раньше… Батарейки кончаются… Взяла запасные…
Рука упала, зацепившись пальцами за кнопку на кармане рясы. Уэйн расстегнул клапан и вытащил оттуда четыре батарейки.
— Достаточно двух… Это просто…
Рядом с ними остановился Калхаун.
— Это многое объясняет, — сказал он.
— Не смотрите на меня так…
Уэйн вдруг понял, что даже не назвал ей своего имени, да она и не спрашивала.
— Отвинти… Вставь батарейки… Без них я стану пожирателем… Я не могу ждать…
— Хорошо, — кивнул Уэйн.
Он зашел сзади, приподнял голову и вывинтил металлическую вставку из черепа. Он вспомнил, как она занималась с ним любовью на колесе, как отчаянно старалась что-нибудь почувствовать и какой оставалась при этом холодной и сухой. Он вспомнил, как она смотрела в зеркало, надеясь увидеть то, чего там не было.
Уэйн уронил батарейки в песок, вытащил из-за пояса один из пистолетов, приставил к ее затылку и спустил курок. Ее тело легонько дернулось, голова запрокинулась, и лицо повернулось к нему.
Пуля прошла навылет через птичку на щеке и уничтожила родимое пятно, оставив рваную бескровную рану.
— Правильно сделал, — сказал Калхаун. — В мире полно живых кисок, так что не стоит тащить с собой мертвеца со сломанной ногой.
— Заткнись! — бросил Уэйн.
— Если человек становится сентиментальным по отношению к женщинам и детям, его можно считать конченым.
Уэйн поднялся.
— Ладно, парень, — продолжал Калхаун. — Я думаю, пора.
— Я тоже так думаю, — ответил Уэйн.
— Как насчет выравнивания шансов? Отдай мне один из твоих пистолетов, мы встанем спиной к спине, и я сосчитаю до десяти, после чего повернемся и начнем стрелять.
Уэйн отдал Калхауну свой пистолет. Калхаун проверил магазин:
— У меня четыре патрона.
Уэйн вынул два патрона из второго пистолета и бросил их на землю.
— Теперь поровну, — сказал он.
Они встали спиной друг к другу, держа оружие в опущенных руках.
— Полагаю, если ты меня подстрелишь, захочешь взять тело с собой, — сказал Калхаун. — Пусти пулю в голову, если это потребуется. Я не хочу возвращаться, как те мертвецы. Обещаешь?
