Вся минувшая неделя пронеслась как на скачках. Во вторник председатель демократической партии объявил в Эплтоне, что он открывает кампанию в пользу сенатора Джемса Маквейга, который выставит свою кандидатуру на первичных выборах в Висконсине в апреле. На следующий день оказалось, что два бизнесмена из Милуоки создали комитет по агитации среди членов демократической партии в пользу сенатора Маквейга — кандидата на пост вице-президента. Всю субботу Джим проторчал у телефона, отбиваясь от корреспондентов и уверяя их, что он вовсе и не думает выставлять свою кандидатуру.
— Я, конечно, польщён дружеским жестом комитета в Висконсине, но я заверяю вас, что эта кампания нисколько мною не поощряется, да и не может поощряться. Рекомендовать демократической партии кандидата на этот пост может только президент Холленбах.
Марта и Чинки, прибывшие из Десмона в субботу утром, сначала запротестовали, узнав о его вечерней поездке в Кэмп Дэвид, но когда Джим рассказал Марте о решении президента Холленбаха, жена поцеловала его, немного всплакнула, выстирала и выутюжила его фланелевую рубаху и старые брюки, сокрушаясь между делом, что это совсем неподобающая одежда для свидания с президентом. И Марта и Чинки были очень возбуждены — шквал телефонных звонков взбудоражил весь дом.
По дороге в Катоктинские горы Джим сидел вместе со Смитом на переднем сиденье и оживлённо болтал. Он что-то шутливо заметил о привычке Холленбаха сидеть в темноте в своём горном убежище, и Смит ответил, что охране это даже нравится. Несмотря на все предосторожности и соблюдение безопасности, какой-нибудь псих с винтовкой в руках всегда мог взобраться на дальний склон горы. При зажжённом свете силуэт президента в рамке большого окна оказался бы превосходной мишенью. Нет, уж если президенту обязательно надо иметь какую-нибудь причуду, то эта как нельзя лучше устраивает агентов охраны. Услышав таким образом подтверждение рассказа Риты о частых бдениях президента при погашенном свете, Маквейг невольно подумал, не был ли источником её сведений сидящий с ним рядом красивый смуглолицый агент с ослепительной улыбкой.
На этот раз никто не вышел его встретить, и Маквейгу пришлось самому постучать в дверь. Приглушённый голос попросил его войти. В комнате опять было темно, и вошедший со света сенатор с трудом разглядел в темноте фигуру президента. Холленбах стоял спиною к Маквейгу в дальнем углу комнаты и смотрел в окно. Снег в долине теперь растаял, остались лишь неровные глыбы поблизости от коттеджа да кое-где вдоль шоссе, под соснами. Высоко над слоем облаков плыл месяц, и тени на вершине горы были очерчены резко, как на гравюре. На яркой горке пылающих углей в камине дымилось большое полено. В комнате пахло горящим орешником.
Холленбах отвернулся от окна и подошёл к Маквейгу. Удлинённое лицо его было злым, никакого приветствия на этот раз не последовало. На Холленбахе были брюки цвета хаки и чёрный свитер с высоким воротом, отчего вид у президента был такой, будто он сошёл с фотографии футбольной команды какого-нибудь колледжа. Холленбах порылся в кармане брюк и протянул сенатору измятую газетную вырезку.
— Скажите, что за человек Крейг Спенс? — Голос президента звучал резко.
Маквейг попытался рассмотреть газетную вырезку, но никак не мог разобрать мелкого шрифта в полумраке комнаты.
— Стоило мне сказать на пресс-конференции, что в настоящее время мною рассматриваются семь кандидатур в вице-президенты, как этот Спенс возымел наглость сравнить ситуацию с «Белоснежкой и семью гномами»! Ради дешёвого красного словца он позволяет себе насмехаться над президентом Соединённых Штатов и его правительством! Он, кажется, ваш приятель?
— Совершенно верно, мистер президент. — Маквейг хмыкнул. Поведение президента его изумляло. — Но ведь название-то весьма удачно характеризует создавшееся положение. Согласитесь, что это так, сэр.
— Так вы, значит, тоже считаете, что это смешно? — гневно уставился на него президент.
— Как вам сказать… вообще-то, конечно, это остроумно. — Маквейг неловко замолчал. Если Холленбах сейчас валял дурака, то лучшего актёра не найти в целом мире.
— Ну а я тут ничего смешного не вижу! — Голос президента скрежетал. — Я считаю, что это пошлая, недостойная острота, рассчитанная на то, чтобы унизить президента! Белоснежка! Он пытался принизить президента, низвести его до своего собственного уровня, изобразить его таким же ловкачом, как он сам!
Маквейг был так ошарашен, что не находил слов. Ему почудилось, что от президента так и пышет яростью, но в темноте ярость эта казалась нереальной, как река без источника. Наступило тягостное молчание. Президент тяжело опустился на диван и кивком головы показал Маквейгу на место рядом с собой. Когда он заговорил, голос его стал ещё более резок:
— Я начинаю думать, Джим, нет ли тут заговора, не хотят ли меня дискредитировать в глазах страны… Сначала безобразный поступок О’Мэлли, а теперь вот ещё и это. И, поверьте, всё это не единичные случаи. Я бы мог рассказать вам и о других примерах. — Голос его сорвался, и он перешёл на шёпот. — Многие уже пытались. Я знаю. Мне приходится всё время быть начеку. Это, как сеть, которая стягивается вокруг.
Холленбах умолк. Он протянул ноги к камину и мрачно задумался. Маквейг поднял глаза и увидел перед собой его худое лицо в суровых морщинах. Молчание становилось нестерпимым.
— К чёртовой матери!!! — взорвался президент. Маквейг никогда ещё не слышал, чтобы Холленбах ругался.
— Будь они все прокляты! И этот подонок О’Мэлли! Он был больше, чем вице-президентом, он был членом моей семьи, он знал все секреты правительства! Никогда никакой президент не обращался со своим вице-президентом с такой вежливостью и предупредительностью! И после этого он, как Иуда, повернулся ко мне спиной и пытался принести меня в жертву своим мелким, грязным делишкам. — Президент с трудом перевёл дыхание и продолжал: — Это ещё раз наглядно доказывает необходимость закона, позволяющего таким службам безопасности, как ФБР, следить за телефонными переговорами. Будь у нас такой закон, О’Мэлли никогда не удалось бы состряпать эту сделку.
Подключить телефон вице-президента? Джим онемел. Ему показалось, что он ослышался, что это сон, в котором повторяются одни и те же сцены без конца. Человек, сидевший рядом и говоривший с холодной яростью, показался ему вдруг совершенно незнакомым, от самоуверенности и блеска президента Холленбаха не осталось и следа. Какова бы ни была цель этого субботнего совещания, подумал сенатор, цель эта сорвалась. Марку необходимо выспаться и отдохнуть.
