Я, кстати, не злодей. Честных людей не обманываю. Обычно.
Кручусь просто, как придется. Халтура с монетами реально только для тех, кто сам обмануть ближнего хочет. А так мы честным трудом зарабатываем, пусть и неблагородным, как всегда говорила моя бабуля.
Мы — уличные попрошайки. Дети улицы, мать его так. Только не те, кто якобы сирый, убогий, бухой и без билета на поезд, а как на лучших улицах старой Европы. Певцы, музыканты, художники, танцоры — я как раз из них. Брейк-дансе, шаффл, всевозможные импровизации, когда улица — наше сцена, наш зрительный зал и наша касса.
С Настей я увижусь на Арбате, не сегодня, так завтра будем сезон закрывать, надо постараться денег заработать побольше, пока морозы совсем не вдарили. Монету я сейчас загнал неплохо — карман почти на тридцатку потяжелел. Так, что спасибо узбекам!
Я огляделся, убеждаясь, что лошара за мной не гонится, пересек засаженный деревьями двор и юркнул к подъезду. Ввел код домофона, прислушался, что никто не спускается, и быстро переоделся. Шапку, бороду, халат и потрепанную куртку упаковал в рюкзак, а из-под толстовки вынул свой привычный легкий пуховичок, который до этого изображал небольшое пузико. Нацепил бейсболку, еще раз убедился, что никого нет и, пройдя подъезд насквозь, вышел через запасной вход и прогулочным шагом почесал к старому Арбату в лавку дяди Бори.
Пару домов не успел дойти до цели, как на дороге, откуда не возьмись, нарисовалось три типа в форменной одежде дворников, в светоотражающих жилетах с логотипом местной ЖКХ и ломами в руках. Встали так, что мимо я точно не пройду. Не страшно, но как-то подозрительно. Я остановился, нахмурился и полез в рюкзак, делая вид, что я что-то ищу, но никак не могу найти. Потом хлопнул себя по лбу, развернулся и сделал несколько шагов в обратную сторону.
Но уже через пару метров остановился — из-за угла появилось еще четверо и, расплываясь в улыбках, пошли в мою сторону.
— Танцора, брат, пастой, — предводитель четверки, тощий житель Средней Азии, больше похожий на уголовника, развел руки в шутливом приветствии и, растягивая и коверкая слова, прокричал, — Не торопися, тебя Иван Улугбековеч на разговор просит.
— Бахрам, — я прищурился, пытаясь вспомнить, правильно ли вспомнил имя одного из полубоссов местной мигрантской мафии, — Спасибо за приглашение, но давайте завтра. Сейчас, правда, некогда.
— Зачем такой занятой? — он покачал головой, хрустнув шейными позвонками и демонстративно закинул лом себе на плечо, — Здоровье беречь надо, пойдема, а?
И мы пошли. Я хоть и был выше каждого почти на голову, но все-таки их семеро, и, по сути, я на их территории. Хотя фиг уже поймешь, кто тут главный. Когда-то были бандиты, потом бандиты стали бизнесменами, потом совсем освоились и отошли от дел, передав бизнес детям. Новые русские бандиты — хотя и не новые, и не особо русские, и вроде как не бандиты бесили жутко, но, скрипя зубами, приходилось терпеть.
Ивану Улукбековечу, еще лет пять назад мажористому школьнику Ваньке мы платили за охрану. Во-первых, чтобы не трогали менты, а во-вторых, всякая пьяная шелупонь, ищущая приключения на свои жопы на улице. А таких было много, то панки перепьют возле стены Цоя и начинают музыкантов цеплять, то футбольные фанаты к девчонкам пристанут и художника за не тот цвет краски отмудохают, то сектанты какие-нибудь прилипнут, то цыгане на чужую территорию забредут — короче, бывает весело.
Непонятно, что от меня надо, мы вроде не косячили и заработком делились вовремя. Но на всякий случай я незаметно вынул телескопическую дубинку из рюкзака и перепрятал ее в рукав.
Бахрам пытался поддерживать разговор, причмокивая на проходящих мимо женщин, улыбался, но уверенно подталкивал меня в нужную сторону и отсекал от скопления людей. Это уже было плохо, мы не шли на площадь, где у нас устроена танцплощадка, а все дальше и дальше забирались вглубь дворов. Остановились, дойдя до неприметной вывески с надписью: «Чайхона», куда мне совершенно не хотелось заходить.
Старая дверь со скрипом открылась, и меня хоть и мягко, но настойчиво втолкнули вперед.
Я оказался в полумраке чумазой забегаловки. Четыре стола, за одним из которых сидел молодой парень, вполне себе славянской наружности, и курил кальян, а за соседними сидело три мигранта. Один в костюме (вероятно, водитель), а остальные в кожаных куртках — по сравнению с мелкой ордой в спецовках у меня за спиной они смотрелись нелепо, но жутковато.
Качки в кожанках перехватили меня, как эстафетную палочку, и, встав по бокам, подвели поближе к столику босса. Бахрам что-то пробалакал по-своему и, пустив в душную комнату поток прохладного воздуха, ушел на улицу.
Пауза затягивалась. Иван, сынок Угулбека, продолжал курить и с прищуром разглядывал меня, будто ждал, что я начну первый. Я же крутил головой в поисках, прикидывая, куда прорываться.
— Танцор, тебя вроде Матвей зовут? — спросил босс, выдохнув длинную струю дыма, цокая языком и пытаясь сделать колечки.
— Именно так, — я кивнул. — Я чем-то могу помочь?
— Можешь Матюша, можешь, — парень всячески старался придать себе грозный вид, копируя, как минимум Дона Корлеоне. — Но для начала ответь мне на один вопрос. Тебе что плохо здесь? Мы что плохо вас защищаем? Или тебя плохо воспитали родители? Ты зачем залез на территорию Бахрама? Мутки его копируешь, клиентов отбираешь? А?
— Я, вообще-то, сирота. И это пять.
— Чего пять?
— Пять вопросов, на какой отвечать-то?
— Ты мозги мне не еби, — босс подскочил, дернув шланг кальяна так, что тот зашатался на столе, — Ты попал, собака! Парни, держи его.
Обступившие меня кожанки подцепили меня за руки и чуть приподняли, так чтобы я только на цыпочках мог коснуться грязного пола.
— Короче, — Иван уселся обратно. — Слушай сюда, щенок. Раз ты такой дерзкий, я продам тебя цыганам. Сделают из тебя инвалида, и будешь у метро на дощечке с колесиками отрабатывать. Ха-ха, как говорится, плохому танцору и ноги мешают, да?
— Иван Угулбекович, здесь какое-то недоразумение, — я поерзал, проверяя насколько крепко меня держат. — Разрешите я сделаю один звонок, и мы может как-то иначе все порешаем?
Босс растянул губы в мерзком подобии улыбки, но кивнул. Сначала мне, мол дешево ты не отделаешься, а потом своим бойцам, чтобы отпустили одну руку. В угрозы я поверил, если реально отдадут цыганам, то там не только без ног, но и без всего остального можно остаться, и будет какая-нибудь Гюльчатай меня овощем с коряво написанной табличкой катать. Но не верю, что отдаст — просто торгуется.
Я достал телефон левой рукой, сделал вид, что задумался, кому звонить. Потом улыбнулся, набрал службу точного времени и когда в трубке послышался голос, поплотнее прижал динамик к уху и затараторил.
— Мое почтение, да, мы здесь с вашим сыном сейчас общаемся, — я говорил достаточно громко, чтобы окружающие меня услышали, и оценивал реакцию. — Да, все сделал, как вы и говорили. Реакция? Охо-хо, достойная! Да, убедителен. Суров, но справедлив. Отличного сына воспитали. Трубку передать? Ага, сейчас…
Я оторвал трубку от уха, где уже давно была тишина, и оглядел собравшихся в зале. Все замерли. Иван смотрел на меня, прищурив один глаз. Скорее всего он мне не верил, но как же ему хотелось, чтобы это была правда. Я пожал плечами, изобразив пантомиму: я как бы не знаю, но тебя просят к телефону, и протянул руку в его сторону. А потом потянулся вперед, освобождаясь из тисков. Почувствовав слабину, выдернул руку, злобно посмотрев в глаза братку, типа еще припомню, и сделал два шага к столику.
Терять-то уже нечего.
Надо просто вырваться из «Чайхоны» и валить. Мне не привыкать, схема давно отработана. Сорвать куш или ввязаться в движуху и вовремя отступить. Так и живем!
Как только босс начал подниматься навстречу телефону, я ударил. Аккурат долбанул по краю стола, толкая его вперед. И главное — роняя кальян так, чтобы угли полетели в сторону курильщика. Не дожидаясь матерного вскрика, на лету распахнул телескопическую дубинку и ударил ближайшего охранника по коленке. Развернулся, подныривания под летящим кулаком, и влепил по ноге второго, выбивая и ему коленную чашечку.
