Михаил Черненок - Последствия неустранимы

— Огнянникова — товаровед райпо? — уточнил Антон.

— Так точно. Анна Леонидовна. Ее дома не оказалось. Тогда Хачик вспомнил Тосю Стрункину. Та, покупая у него сапоги, «строила глазки». И потопал к ней. Дальше все, как Тося рассказывала…

— О Головчанском Хачик нового не сказал?

— Нажимает на то, что Александр Васильевич самым бессовестным образом вымогал деньги. Ну это понятно: старается групповое хищение по предварительному сговору перевернуть на вымогательство взятки, чтобы из воды сухим выйти. А вот насчет Крыма интересная новость есть. В Николаевке живет отец Хачика, Геворк Тигранович Алексанян. Работает завхозом в пансионате «Солнечный». В августе прошлого года Головчанский целый месяц у него дома отдыхал, а нынче в пансионат собирался.

Бирюков повернулся к подполковнику:

— Вот он, посредник!

Гладышев сразу повеселел:

— Да, вроде намечается… Надо немедленно послать телеграмму в Николаевский отдел милиции, чтобы побеседовали с Геворком Тиграновичем.

На столе подполковника проурчал телефон. Гладышев ответил и протянул трубку Медникову:

— Тебя, Борис, спрашивают. Из больницы.

Медников разговаривал не дольше минуты. По его отрывочным фразам Бирюков догадался: произошло что-то серьезное. Закончив разговор, судмедэксперт хмуро сообщил:

— «Скорая помощь» доставила в больницу Максима Марковича Пятенкова с острым отравлением.

— Старика, которому Головчанский оставил ключ от своей дачи? — удивился следователь Лимакин.

— Его… Подняли без сознания у ларька, где стеклопосуду принимают.

Пятенков лежал в одноместной палате. Укрытый до подбородка белой простыней, он походил на худенького подростка, и только морщинистое, небритое лицо выдавало возраст. Глаза старика были закрыты, а дыхание настолько слабое, что Антону Бирюкову, когда он вместе с судмедэкспертом и следователем зашел в палату, показалось, будто Максим Маркович мертв.

Медников приподнял простыню и обхватил пальцами запястье старика, чтобы нащупать пульс. Старик открыл глаза и заплакал.

— Что с вами?.. — спросил Медников.

— Кажись, отравился, будь оно неладно…

— Чем?

— Коньячку малость глотнул из найденной бутылки.

— Где ее нашли?

— Недалеко от дачного кооператива, у дороги в кустах…

Медников позвал в палату дежурную медсестру. Стал о чем-то с ней шептаться. Медсестра утвердительно кивнула и вышла из палаты. Вернулась она с наполненным шприцем. Сделав Пятенкову укол, сразу ушла. Несколько минут Максим Маркович лежал с закрытыми глазами. Дыхание его стало глубже, небритое лицо порозовело. Он открыл повеселевшие глаза и даже чуть улыбнулся сухими, потрескавшимися губами.

…Прошлую ночь старик ночевал на даче у сына. Днем подрыбачил в Ине пескаришек. Нажарил их полную сковородку, плотно пообедал и пошел по кооперативу искать брошенные дачниками пустые бутылки. День выдался «неурожайный» — за полтора часа Пятенков нашел всего полдесятка «пушинок». От скуки понес и этот сбор в ларек.

Выйдя из кооператива на проселочную дорогу к райцентру, Максим Маркович свернул в реденький березник — авось запоздалый грибок подвернется — и под кустом увидел иностранную коньячную бутылку с завинчивающейся пробкой. Такие бутылки в ларьке не принимают, но старик поднял ее — сгодится для домашнего обихода. В бутылке на донышке, почти на целый палец, была коричневая жидкость. Подумав, что какой-то богатый отдыхающий не допил коньяк, Максим Маркович отвинтил пробку и двумя глотками, не дыша, приговорил остаток. После этого положил бутылку в рюкзак и зашагал к райцентру.

Стало как будто хорошо — коньячок теплом покатился по жилам, а потом во рту похолодало, вроде бы железа наелся. До ларька дошел без приключений, но пока ждал приемщицу, ушедшую за деньгами, ноги стали подкашиваться, в животе огнем зажгло. Максим Маркович зашел за угол ларька и, не будь дураком, сунул в рот два пальца. Когда стошнило, наступило облегчение, но ненадолго.

— Нутром почуял, дело керосиновое… — Пятенков умолк, отдышался и заговорил снова: — Думаю, надо быстрей скрестись до больницы, пока окончательно дуба не дал. Чуток прошелся — совсем ноги отказали, в кювет повело — завалился. Маленочек в пионерском галстуке подсунулся, лопочет: «Помочь вам, дедушка, подняться?» — «Беги, — говорю, — внучек, к докторам. Скажи, что железнодорожный пенсионер Максим Маркович Пятенков загибается, неизвестную отраву по нечаянности заглотнул». Только, значит, малой помчался — у меня мозги отключились…

— Где та бутылка, из которой пили? — спросил Бирюков.

— Да в рюкзаке должна быть, а где рюкзак — не знаю. Когда медицинская помощь подкатила, я уже в беспамятстве находился.

— Симптомы типичны для отравления гранозаном, — шепнул Бирюкову Медников.

— Где его рюкзак может оказаться? — спросил Антон.

— Сейчас узнаю.

Медников вышел из палаты. Вскоре он вернулся со стареньким рюкзаком. Распутав узел завязки, Бирюков заглянул в мешок. Среди прочих стандартных бутылок выделялась темная бутылка из-под «Плиски» с жирным фиолетовым прямоугольником ресторанного штампа на этикетке. Бирюков осторожно взял бутылку за горлышко и показал ее Пятенкову:

— Эта?..

— Эта, будь она проклята.

Антон отвернул пробку и почувствовал острый неприятный запах. Медников, принюхавшись, сказал:

— Гранозан.

Бирюков сразу завернул пробку, обратился к Пятенкову:

— Как же, Максим Маркович, вы так неосторожно выпили?

Старик всхлипнул:

— Да вот считай из-за своей наблюдательности опростоволосился… Аккурат из такой бутылешки меня угощал в пятницу Сан Силич Головчанский у себя на даче. Приятный коньячок-то был, приглянулся мне. Потому на дармовщинку и позарился…

— Место, где нашли бутылку, помните?

— Помню, я человек наблюдательный… Значит, как от дачи Тумановых на дорогу к райцентру выйдешь, метров через сто, может, поболее… шиповник растет. За тем шиповником и валялась эта поганка… Там еще фарфоровая чашка разбитая валяется…

Через полчаса на проселочной дороге недалеко от кооператива «Иня» остановилась желтая машина милиции. Из нее вышли двое понятых, Антон Бирюков, следователь Лимакин и эксперт-криминалист Семенов. День уже клонился к концу. Над дачными домиками и тихой рекой, подковой огибающей кооперативный участок, синело безоблачное небо. От березок тянулись по траве длинные вечерние тени. Легкий ветерок печально лопотал в начинающих увядать листьях.