же казалось, что наоборот. Как правило, все мои избранницы отличались завышенными запросами и не ценили то, что имели.
– А ху-ху не хо-хо? – заявила последняя, с которой у меня что-то намечалось.
Я люблю игру словами, когда у игры есть смысл. В выданном мне заявлении я смысла не видел.
– Объясни нормально, что тебя не устраивает во мне?
Со своей стороны я мог четко сформулировать, классифицировать и разложить по полочкам, что меня не устраивало ответно, но прозвучало по-женски нелогичное:
– Пошел на фиг, придурок!
И как с такими разговаривать? Впрочем, чаще после начала, намекавшего на приятное продолжение, меня отшивали сообщением в сети или просто игнорировали. Было обидно, но лучше так, чем оказаться обманутым после того, как доверишься. Ситуация та же, что с фальшивыми друзьями. Получалось как у Омара Хайяма: «Я думаю, что лучше одиноким быть, чем жар души "кому-нибудь" дарить. Бесценный дар отдав кому попало, родного встретив, не сумеешь полюбить».
Среди однокурсниц была одна, с красивым именем Элина и некрасивым ожогом на лице, наши с ней жизненные цели и ценности совпадали, во мне она видела невидимые или отрицаемые другими достоинства, и в ней виделось то, что отсутствовало у большинства других – красивая душа. У многих не только красивой, а никакой не было. К сожалению, пока я привыкал к ожогу на носу и убеждал себя, что внешность – не главное, Элина ушла из института. Говорили, что она по семейным обстоятельствам перевелась в другое учебное заведение. В общем, не сложилось у нас. Как всегда, это было, скорее всего, к лучшему. Вдруг у меня не получилось бы привыкнуть к ее внешности? Провожают, как говорится, по уму, но встречают-то по одежке. Естественно, искать Элину в сети я не стал, как и она меня, но некоторые сожаления по несбывшемуся периодически портили настроение.
Любовь с большой буквы пришла ко мне внезапно и во всех смыслах: ее звали Любовь, она только что переехала с родителями в наш маленький северный городок, и мы нашли друг в друге родственные души. Оба отличники, оба перфекционисты, оба в поиске чего-то большого и чистого. Она любила читать, и я стал читать все, о чем Люба упоминала. Мир открылся с новых сторон. Компьютер стал не только игровой приставкой, источником новостей и кинотеатром, но и книгой. Кроме любимых мной книг по истории я погрузился в художественную литературу, мне открылась русская и западная классика, восхитила японская поэзия, унесли в другие миры приключенческие и фантастические романы. Раньше компьютер подсовывал мне готовую картинку, теперь воображение рисовало собственные миры. Одно чудесно дополняло другое, жизнь заблистала новыми красками. Жутко не хватало времени, хотелось успеть все и объять необъятное.
До тех пор у меня не было идеала женской красоты, а теперь я знал, что в жизни не существует ничего лучше прямых каштановых волос, мягкого животика, пухлых губ, нежных покатых плеч и слегка косивших голубых глаз, делавших даже прямой взгляд задумчиво-отстраненным. Идеал – он идеал потому, что существует в единственном экземпляре. «Такой, как я, в мире только один», – сказал Маяковскому заносчивый поэт-конкурент, на что получил от Владимира Владимировича резонный ответ: «А таких, как я, вообще нет».
Таких, как Люба, в мире больше не было. И не нужно. Она заменила собой все. Жизнь наполнилась до предела. Оставаясь одни, мы целовалась, иногда я давал волю рукам, но дальше дело не заходило. Люба поставила условие, которое понравилось моей душе, пусть и вызвало недовольство у организма: до свадьбы ничего серьезного у нас не будет, это не обсуждается, а если меня не устраивает, то Люба во мне страшно ошиблась. Первым мужчиной должен быть муж. Мое перфекционистское мировоззрение приветствовало эту позицию всеми конечностями. Скажем так, почти всеми. Молодое тело вырабатывало гормоны, инстинкты требовали удовлетворения, а мечта о жарком барахтанье под одеялом оставалась мечтой: свадьба намечалась после окончания учебы. Мы оба учились на историческом факультете, на разных курсах – Люба была на год младше. Обе семьи жили бедновато, деньги на свадьбу собирали по копейке: на платье, на ресторан, на свадебное путешествие…
– Свадьба бывает один раз, и нужно сделать так, чтобы не было стыдно и чтобы запомнилось.
В этом я соглашался с Любой и нашими с ней родителями. Не понимаю тех, для кого женитьба – не сакральное действо, которое определяет симфонию жизни до финального аккорда, а ритуальный поцелуйчик в ЗАГСе, чтобы обрести штамп в паспорте. Штамп – не духовная скрепа, не олицетворение судьбоносного выбора, который делается раз и навсегда. Как здорово, что мы с Любой нашли друг друга. Две половинки соединились. Точнее, скоро соединятся, ждать осталось недолго, мне оставался год учебы, Любе – два. Мы считали дни и грезили о будущем счастье.
Но вернемся к рассказу о бабушках и дедушках, без него трудно понять дальнейшее. Дедушку Аристотеля и бабушку Феофанию я в живых не застал, а интересно было бы пообщаться. Откуда, вообще, такие имена? И дочку назвали Олимпиадой… Возможно, семейные имена в свое время пробудили у меня интерес к истории как науке и определили выбор профессии.
Папа был младше мамы на несколько лет. Сначала они жили в гражданском браке, официальную свадьбу сыграли после моего рождения и через пятнадцать лет завели второго ребенка, сейчас младший брат Мишка учился в первом классе. Своего двоюродного дедушку Егора, младшего брата бабушки Веры, я называл дядей – небольшая разница в возрасте не позволяла его и тетю Зину, его жену, называть бабушкой и дедушкой. Их старший сын Алексантий был примерно моим ровесником, сестренка Маша недавно закончила школу. Мы с ними иногда встречались на встречах родственниках по торжественным (свадьбы и юбилеи) или скорбным поводам.
Бабушка Вера, папина мама, работала в магазине продавщицей, отличалась вздорным характером и не ладила ни с кем из родственников. Ей не нравились ни Зина, жена брата Егора, ни Оля, моя мама. Выйдя на пенсию, бабушка Вера продала квартиру в нашем городке, добавила накопленное и переехала в областной центр, где обзавелась трехкомнатной квартирой. Со стороны выглядело завидно, если не знать, что новое жилье находилось на последнем этаже пятиэтажки без лифта, не имело балкона, а «трехкомнатность» прежними хозяевами была создана искусственно из маленькой «двушки» по примеру других владельцев таких же квартир: прилегавшую к проходной комнате отдельную спальню разделили стеной, пробили еще одну дверь, и получились две микро-спальни площадью метров по девять, где едва помещались кровать и шкаф с комодом.
Жизнь на новом месте не задалась, бабушка Вера подхватила грипп, тот вызвал осложнения,
