обрадовались, что не требуется от них дополнительных бюрократических проволочек, и заверили, что скоро все будет в лучшем виде.
Горохов каждый день им названивал, но у работников сферы научной и сильно оторванной от жизни всегда находились архиважные причины, которые оттягивали требуемое исследование, и преодолеть их было никак невозможно.
Сначала это был отчет, который они ежемесячно в Академию наук отправляли и с головой в него погружались. И времени на исполнение запроса пока никак не находилось. Когда же, наконец, неделя отчетов прошла, то вдруг приключилась болезнь ведущего сотрудника, которому было отписано данное поручение. Задание перекинули на другого кандидата наук. Не доктор, конечно, но мужик с головой, не зеленый аспирант давно уже. Но у того планировалась свадьба, весь в делах-заботах, стал он с работы отпрашиваться и забросил бумажку в долгий ящик. Перекинули исполнение третьей работнице. Она вовсе младший научный сотрудник оказалась, без званий и регалий. И такую ответственность, как исследование по уголовному делу, на себя брать испугалась. Сказала, что без помощи коллег, как минимум из состава ученого совета, даже не прикоснется к объектам сомнительного, на ее взгляд, исследования. Виданное ли дело, почву как улику сличать. Раньше она только анализы для агропромышленного комплекса и свиноводов проводила, а теперь – убийство. И опять дело застопорилось. При каждом звонке в обитель почвоведения Горохову стоило все больших усилий не высказать уважаемым и маститым товарищам ученым, работникам административного сектора, курицам из канцелярии и прочим корифеям советского почвоведения все то, что он о них думает. Стискивал зубы, улыбался в трубку сквозь них же, кряхтел, клал трубку и бухал кулаком по столу:
— Дармоеды! Да будь я их начальником, разогнал бы всех к чертям собачьим. Кусочек родной земли посмотреть не могут! То заседание ученого совета у них, то подготовка к защите, то прочий геморрой приключается. Ну ничего. Результат получу, накатаю на них представление разгромное в Академию наук. Пусть разберутся с ними.
В общем, дело опять застопорилось. И Горохов пошел ва-банк. С его подачи против Зинченко сфабриковали уголовное дело по распространению порнографии. С возбуждением проблем не возникло. Опальный бывший партиец — неплохая мишень для праведного народного гнева и показательной порки.
“Следственным путем” было установлено, что не может быть такое огромное количество видеокассет для личного пользования, значит, продукция ввезена для сбыта с целью наживы и подрыва морально-этического здоровья нации и благополучия страны в целом. Не зря статья данная в УК РСФСР стояла в разделе преступлений против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. Срок за нее предусмотрен был не такой большой, три года всего, а в некоторых случаях и штрафом можно было отделаться.
Но Горохов подсуетился, и Зинченко арестовали до суда и поместили в изолятор. Когда избирали меру пресечения , Горохов радел за заключение под стражу, мотивируя это тем, что подозреваемый – человек, мол, крайне неблагонадежный, так как из партии исключен и с работы уволен, терять ему больше нечего, того и гляди на лыжи встанет. Или вообще за границу рванет, там у него родственники в Израиле живут. В общем, загремел Зинченко по полной, и наша следственная группа выдохнула. Оставалось ждать, когда подозреваемый заговорит и проболтается о своих делишках.
Естественно, в сокамерники ему определили уток подсадных по схеме “добрая утка” и “утка-бирюк”. Добрая потакала во всем Зинченко, крякала и рассказывала о произволе советских властей, жаловалась на свою жизнь и на несправедливость. Другая утка молчала и зыркала исподлобья на сокамерников, тихо сопя в тряпочку.
Через пару дней говорливого якобы увезли по этапу, а бирюк заговорщически подсел к Зинченко на шконку и шепотом поведал ему страшную тайну о том, что не утка это вовсе была, а самый что ни на есть настоящий стукач красноперых. И подсадили его к ним специально по поручению следователя Горохова, чтобы выведать все у бедного Сергей Сергеевича. Видать, сильно рыльце в пушку замарал, что в такую разработку попал. Расскажи, мил человек, чем перед органами провинился, облегчи душу.
Но Зинченко был непреклонен, плевался и шипел на власть советов, представителем и ярым сторонником которой был до недавнего времени. А о душегубстве ни слова, ни полслова не сказал… Оставалось ждать и надеяться, что совесть его пробьет или другие доказательства всплывут. Скорее, второе, потому что первого у маньяков отродясь не бывало, а у второго секретаря горкома тем более.
***
Наконец настал тот долгожданный день, когда для микроскопа химиков пришли нужные детальки. Мензурка бережно вытащил из коробки, набитой витой стружкой с запахом настоящего дерева, непонятную трубочку и линзу. Я с нетерпением крутился рядом. Еще бы день-два и не выдержал бы, потащил бы химика на станцию юннатов или в другое микроскопо-укомплектованное учреждение, несмотря на его протесты о том, что микроскоп тут нужен особенный, с функцией проходящего света, а у пионеров и других доцентов микроскопы с отраженным светом работают.
— Это совсем другое, — заверял меня Мензурка. — Это все равно, что в суп вместо картошки бананов настрогать.
Мы разложили детальки на широком смотровом столе, и Максим, почесав репу со сверкающей на макушке проплешиной, долго соображал, что и куда воткнуть.
— Есть инструкция? — наконец сообразил я.
Тот посмотрел на меня взглядом, полным снисходительного недоумения:
— Какая инструкция, Андрей? Этот микроскоп старше тебя. Все бумажки на него уже истлели. И вообще… Кто у нас слесарь-наладчик? Я или ты? Это твоя обязанность – винтики в приборах подкручивать.
— Я теперь в группе Горохова, — обрезал я. — Так что давай, соображай скорее. От твоего микроскопа сейчас, можно сказать, судьба четырех убийств зависит.
— Четырех? — Мензурка озадаченно поправил сползшие на нос очки.
— Слушай, Максим, ты где работаешь? — наставлял его я. — Ты же старший лейтенант милиции. Не в курсе, что в городе серийный душитель?
— Да в курсе я, конечно, но только мне-то что с того? Не считаю я, сколько он там человек надушил. На происшествия не выезжаю. Мое дело маленькое — мне принесли объект на исследование, я провел экспертизу, напечатал заключение – и будь здоров, пишите письма. Дальше не мне расследовать, так что я не зацикливаюсь на всей этой чепухе.
— Не чепуха это вовсе. Неправильно ты рассуждаешь, Максим. Ты как человек научно подкованный имеешь возможность помочь следствию. Версии выдать свежие, что-то сопоставить, сравнить, цепочку логическую протянуть, опираясь на свое профессиональное видение. Детали какие-то, что глаз следователя, в силу отсутствия специального образования, как у тебя,
