— Да, так…
— Затем печальные события мая сорок пятого года — русские взяли Берлин, вы бежали на запад, попали в руки французов и очутились в тюрьме. Вас должны были предать суду военного трибунала и судить. Так? Конечно же, так. Но я снова пришел к вам на помощь — это стоило мне немало денег и забот, — и вы снова оказались на свободе. Не думаете ли вы, что я все эти годы опекал вас из филантропических соображений? О нет, просто вы нужны мне, ведь мои заводы изготовляют оружие, и атомное в том числе. Но вы исчезли, даже не оставив адреса.
— Чего вы хотите от меня? — упавшим голосом спросил Краус.
— Вы должны рассказать мне, чем занимаетесь на службе у моего отца.
— Я не могу никому говорить об этом, не имею права, — почти прошептал Краус. — Если я нарушу свои обязательства перед вашим отцом, я погиб, и на этот раз даже вам не удастся спасти меня.
— И все-таки вам придется отвечать мне, — жестко сказал Прайс-младший. — У меня нет иного выхода. Я работаю, прилагаю все усилия к тому, чтобы заводы нашей фирмы производили как можно больше оружия, я мечусь по всему свету… Вот только что возвратился из Испании, где вел переговоры с Франко… А мой отец… С некоторого времени я не понимаю его: он слушает меня, но не слышит, мои дела мало интересуют его. Он смотрит на меня, как будто я занимаюсь какими-то пустяками, и лишь он один знает смысл, так сказать, всего сущего. Это очень грустно. Я пришел к выводу, что стариком овладела какая-то навязчивая идея. А я знаю моего отца — он не такой человек, чтобы не работать практически над осуществлением этой, засевшей в его мозгу идеи. Так в чем же дело? Объясните мне.
— Я не могу говорить на эту тему, — повторил Краус.
— Не можете? Как бы вам не пришлось в этом раскаиваться, — заговорил Прайс требовательно. — Я хорошо знаю своего отца… Боюсь, что он задумал нечто страшное, необычное и именно поэтому и не посвящает меня в свои дела. Впрочем, я в этом абсолютно уверен. Скажите, Краус, где находится профессор Старк? Он нужен мне.
— Он в заключении.
— Об этом я догадывался. Где именно?
— Не знаю.
— Вы лжете, Краус… Скажите, по какой причине Старк впал в немилость? Ведь он и мой отец были друзьями.
— Не могу утверждать определенно, — неохотно заговорил Краус, — но, кажется, именно это-то и погубило его… Сэр Уильям посвятил профессора в свои дела, а тот… не согласился с ним, и тогда сэру Уильяму пришлось его… изолировать.
— Что же стало известно Старку?
— Он узнал о назначении Стального зала. Этого вполне достаточно, чтобы остаться без головы.
— Вы часто бываете здесь, на вилле отца?
— Н-нет… Два дня назад я прибыл сюда по специальному вызову.
— Да, но вы не хотите сказать мне, что вы несколько раньше прожили здесь целый год… Молчите! Не отрицайте!… А вы не такой человек, чтобы не ориентироваться в обстановке… Где находится этот Стальной зал?
— Не знаю.
— Вы опять лжете.
— Я знаю только, что пройти в Стальной зал можно лишь через личный кабинет вашего отца. Но мне неизвестно, где именно находится этот кабинет, а стало быть, и о Стальном зале я вам ничего определенного сказать не могу. Прошу верить моему слову.
— Кто же имеет туда доступ, кроме моего отца?
— Мистер Джонстон…
— Как, этот выживший из ума звездочет? Еще кто?
— Кажется, Чарли Скаддер.
— Что вам известно об этом субъекте?
— Чикагский гангстер… Скаддер был присужден к казни на электрическом стуле за многочисленные убийства. Он уже сидел в камере смертников, когда в Синг-Синг пожаловал ваш отец… И теперь Скаддер — его раб.
— Да, мой отец умеет подбирать себе помощников… Жаль, что вы сегодня неразговорчивы, Краус. Решили отмалчиваться? Поздно! Я сумею заставить вас говорить, сумею заставить вас служить мне!… Вы думаете, что я еще ничего не знаю… Ошибаетесь. Посмотрите сюда… Что вы видите?
Краус ответил:
— Клочок копировальной бумаги.
— Да, это всего лишь клочок копировальной бумаги, но он из того самого кабинета моего отца, местоположение которого вам якобы неизвестно. И вот по этому клочку бумаги я узнал, что старик занят работой над планами «Бездна» и «Космос». Знаете ли вы, что это за планы, осуществлению которых он посвятил всего себя? И почему эти секретные планы зашифрованы названиями «Бездна» и «Космос»?
Снова заговорил фон Краус, и в его голосе слышался теперь неподдельный ужас:
— Я не знаком с этими планами, нет, я ничего не знаю… «Бездна»! Я знаю лишь то, что касается непосредственно моей работы, а это только один небольшой участок того дела, которым занят ваш отец. Гарольд Прайс, во имя моей преданности вам, заклинаю вас оставить попытки проникнуть в тайну…
— Стального зала?
— Вы погубите себя, — продолжал почти кричать Краус. — Если Прайс-старший увидит в вас помеху к осуществлению своих замыслов, он не остановится ни перед чем. Он беспощаден.
Гарольд Прайс ответил почти равнодушным тоном:
— Спасибо за предупреждение, Краус. Я тоже не из сентиментальных, вы это знаете. Сейчас я очень обеспокоен, только и всего. Я вооружаю против Советского Союза всех, кого еще можно вооружить, а моего отца, смертельно ненавидящего русских, все это как будто ничуть не интересует. Чем же он занят? Это я должен узнать во что бы то ни стало. Почему он скрывает свои замыслы от меня?
— А вы бы прямо спросили об этом его самого, — посоветовал Краус.
Гарольд Прайс иронически возразил:
— Вы же сами предупреждали меня… К тому же отца сейчас нет здесь, он у себя в правлении «Интэрнейшнл Уран» на Уолл-стрите. Итак, Краус, прежде чем вы покинете виллу, вы должны получить мои указания в отношении дел, которыми волею судеб вам приходится заниматься.
— Слушаюсь, — покорно ответил Краус.
В микрофоне что-то щелкнуло, по-видимому его переключили, и невидимый голос спросил:
— Запись беседы представить вам, сэр?
Агент Уильяма Прайса, снова по ошибке, обратился к летчикам. Гейм и Финчли обменялись взглядами. Надо было что-то ответить, немедленно ответить, чтобы не возбудить подозрений.
— Нет, — пробурчал Финчли.
— Запись беседы хранить или прикажете уничтожить, сэр? — продолжал допытываться агент.
— Уничтожить, — снова пробормотал Финчли, намеренно глухим, искаженным голосом.
— Слушаюсь, сэр.
Снова послышался легкий щелчок. Друзья вскочили на ноги и бросились вон из комнаты. Никем не замеченные, они прошли между цветущих клумб и по дорожке направились в глубь парка. Здесь было сыро и совершенно темно. Молча удаляясь от дома, летчики оставили затем дорожку, поднялись на невысокий холм и уселись прямо на траву.
