Полковник умолк. Бондаренко всем телом тяжело подался в его сторону.
— Что ж было потом? — проговорил он сдавленным голосом.
Полковник продолжал машинально чертить ненужную уже теперь схему.
— Через несколько дней нам стало известно, что Саша вместе со своим другом Али попал в лапы немцев. Сперва их допрашивали в гестапо, потом передали Абдулле Османову.
— Дальше, дальше, — почти беззвучно шептал Бондаренко.
— Бандиты согнали окрестное население в село Покровское, и… там, на площади, Саша героически погиб.
Генерал встал с кресла. Лицо его, казалось, окаменело.
— Я хочу знать подробности, — сказал он сурово.
— Бандиты хотели запугать партизан, — опять глухо, через силу заговорил полковник. — Сашу… распяли. Сначала распяли, а потом… сожгли живым.
Генерал пошатнулся. Русаков бросился поддержать его, но он вдруг выпрямился во весь рост и странно спокойным голосом приказал:
— Дальше.
Полковник поднял голову и вопросительно посмотрел на генерала.
— Ты не все рассказал мне, — сурово сказал Бондаренко. — Ты не сказал мне, кто командовал тогда бандитами и что стало с Али Каримовым.
— Казнью распоряжался Абдулла Османов… А… Али, друг Саши, оказался… на самом деле это был…
— Кто же он был на самом деле? — почти вскричал генерал Бондаренко.
— Абдулла Османов.
— Что?! — генерал гневно смотрел на Соколова.
— Да, это был он…
— Где этот бандит теперь? — спросил генерал.
— По нашим сведениям, он бежал вместе с немцами, был завербован американской разведкой, позднее перебрался в Стамбул, к туркам, — ответил Соколов.
Молчаливые возвратились Соколов и его помощник в гостиницу. Полковник долго стоял у открытого окна, курил. Русаков снова и снова вспоминал его рассказ о героической смерти Саши Бондаренко, пытался представить себе предателя Абдуллу Османова.
— Спать, — скомандовал Соколов.
Но сон не шел к ним. Русаков видел в темноте огонек папиросы в зубах своего начальника, слышал шум ветра за окнами — после захода солнца погода неожиданно изменилась, небо покрылось тучами, было похоже на то, что дело шло к дождю.
Зазвонил телефон. Русаков поднял трубку и услышал голос Бондаренко.
— Вас спрашивает генерал, — сказал он полковнику. Русаков не слышал, что именно говорил генерал, весь разговор продолжался какие-то доли минуты.
— Да, да, — ответил Соколов, — конечно. Хорошо, — и включил свет.
— Одевайтесь, быстро, — приказал он помощнику. — Машина, наверное, уже у подъезда. Дорога каждая минута.
— Разрешите спросить, что случилось? — обратился Русаков.
— Мы примем участие в операции… Получено сообщение о том, что в районе Большого Гая с неизвестного самолета сброшены парашютисты.
У здания областного Управления государственной безопасности к ним в машину подсел генерал Бондаренко. Следом двинулись в ночную темь грузовики с солдатами.
— На помощь не мешало бы привлечь колхозников, — сказал полковник Соколов, обращаясь к генералу.
— Я это и сделал, — ответил Бондаренко. — В селениях, расположенных поблизости от Большого Гая, объявлена тревога, и люди, наверное, уже направились к лесу.
Генерал посмотрел на светящийся циферблат своих часов и спросил шофера:
— За час доберемся?
— Доберемся, — уверенно ответил тот.
Действительно, не прошло и часу, как они очутились на опушке леса, вставшего перед ними огромной темной массой. Слегка накрапывал дождь. Русакову впервые приходилось принимать участие в такой операции, и она увлекала его.
На опушке их встретили прибывшие ранее заместитель генерала по управлению безопасности и председатель ближайшего райисполкома. Генерал Бондаренко проинструктировал собравшихся. Была дана команда зажечь факелы, и мгновенно вспыхнула нескончаемая линия огней.
По новой команде цепи пришли в движение, факелы мелькнули среди деревьев и, разгоняя темноту, двинулись в глубь леса.
Русаков шел рядом с полковником Соколовым. Вместе с группой солдат и колхозников им предстояло пройти через топь к пересекающей лес речке, выйти к месту, которое местные жители зовут Вороньим островом, и тщательно обследовать его.
Полковник приказал внимательно осматривать все канавы, лощины, густые кроны деревьев.
— Они должны были спуститься где-то тут, в отведенном нам секторе, — сказал Соколов.
— Почему? — спросил его Русаков.
— В свое время мне пришлось основательно изучить Большой Гай, — ответил полковник, — и если бы мне предстояло быть сброшенным здесь, то я постарался бы приземлиться именно на этом участке. Тут кругом трясина — «Гнилая топь», а рядом, у самого Вороньего острова, — речка. А вы знаете, что значит речка для любого заброшенного в наш тыл врага.
Русаков понимал, конечно, какое значение для врага имела речка — по воде он мог скрыться бесследно.
— Так вот, — продолжал полковник Соколов. — Надо думать, что речку эту вражеские парашютисты имели в виду, еще находясь за кордоном.
По голосу полковника Русаков почувствовал, что тот усмехнулся — стало быть, в поимке вражеских парашютистов он был уверен.
— Но в таком случае их наверняка уже нет здесь, — заметил Русаков. — Ведь с момента приземления диверсантов до того, когда Большой Гай был нами оцеплен, прошло довольно много времени. Вряд ли они сидели тут и дожидались, пока мы явимся.
— Конечно, — ответил Соколов. — Генерал учел это и уже принял кое-какие меры. Но лес прочесать все-таки надо.
С этим Русаков не мог не согласиться. «Раз над Большим Гаем сброшены парашютисты, то необходимо обыскать его вдоль и поперек: мы ведь не знаем, с какими заданиями заброшены к нам вражеские лазутчики», — размышлял он.
Начало рассветать. Соколов со своими людьми упорно продвигался к Вороньему острову.
— Теперь надо бы идти осторожнее, — сказал молодой парень, местный колхозник. — Тут вот, товарищ полковник, и начинается «Гнилая топь».
«Гнилая топь». Вековые замшелые коряги, густые папоротники, воздух, пропитанный болотными испарениями…
Где-то прокричала вспугнутая выпь, и опять стало тихо. Люди продолжали идти вперед. Вернее, они теперь не шли, а прыгали с кочки на кочку, с коряги на корягу: впереди проводник, молодой колхозник, за ним полковник, капитан Русаков и все остальные. Остановиться нельзя, да и негде.
Это был на редкость утомительный поход. Даже молодой и закаленный регулярными занятиями спортом Русаков почувствовал, как у него от усталости дрожат ноги. А конца пути все не было видно. Наконец удалось добраться до небольшой полянки.
