И нечего мне тут гоготать, одевайтесь живо да тишком тикайте, пока она там с грузчиками культурой меряется.
— А письмо? То, что с курьером?
Годица похлопала по двум обширным карманам на белоснежном переднике — в левом зашуршало. Мне протянули конверт из пафосной черной бумаги с тиснением и магической печатью фонда Холина. Что за… Внутри оказался документ, сообщающий, что оплату курса преддипломной практики, а также жалование некроманта-стажера 2-го Восточного отделения Управления Магического Надзора полностью оплачено фондом по программе поддержки одаренных студентов.
— И чего там?
— Денег мне дали на учебу.
— Много?
— Да уж не мало.
— А за что? — удивилась Годица.
Я пожала плечами. Попасться на глаза меценатам фонда считалось на некрофаке равнозначным выигрышу джек-пота Королеского лото. И это не только плюшки в энном количестве чаров, но и выгодные предложения по работе. Знаю точно, что за Геттара частично платил фонд, так ему есть за что. А Стефен, хоть и скотина, но умная, там гранд выиграл на третьем курсе за какую-то вычислительную матрицу. А мне что с этим делать? Папа, конечно, рад будет, что семейные деньги съэкономятся, только хотелось бы знать, откуда зомби полезли, и с чего мне, унылому середнячку, такой профит. Мастер Холин не стал бы. На кой ему? Он, наоборот, хочет отделаться от меня побыстрее и выдохнуть спокойно.
Все это вертелось в моей голове пока я собиралась и бросала в сумку всякое. Незаполненный дневник, вернее, запись там была только одна, отправился туда же. Ну, хоть не забуду… Под лопаткой зазудело, я потянулась, не достала и вспомнила до срока почивший и захороненый под грядкой с морковью ведьминский жезл, который меня всегда в таких случаях выручал. Надо будет заглянуть перед занятиями в магазин и прикупить что-нибудь на первое время, пока мастер-артефактор Кхмер, старый папин знакомец, сделает мне новый по индивидуальной мерке.
По коридору и вниз по лестнице я кралась мышью, пытаясь слиться с тенью от перил. Драгоценный родитель поймал меня у выхода. И то только потому, что сам в это время входил.
— Митика!
— Па, я на практику, потом в Академию, ела, здорова, потеряла жезл, куплю что-нибудь сама, пока.
— Стоять, — родительское слово, подкрепленное толикой силы, приклеило мои подошвы к порогу.
— Ты когда вернулась? Я полночи в гостинной просидел.
— Поздно, но не слишком и… в окно. — Ну раз меня не видели, зачем афишировать.
— А говоришь, что здорова…
— Так бабуля же!
Папа вымученно задрал глаза в сторону источника различных шумов, но роль хорошего сына нужно было исполнить со всем тщанием. Был шанс, что Лукреция наиграется в примерную семью пораньше, если ее не провоцировать. Отец побуравил меня глазом, расчехлил кошелек и порадовал меня инвестициями.
— Свободна.
Хорошее слово. Я отлепилась и почти вприпрыжку повторила вчерашний маршрут до остановки магбусов. Правда перед тем, как отправиться на заклание к его всемогуществу Холину, заскочила в “1000 мелочей для ведьм”, где стала обладательницей “лучшего из стандартизированных” ведьминских жезлов и амулета, гасящего спонтанные всплески силы.
В магбус я входила королевой, и никто на меня не оглянулся — отлично. А пока еду, можно и отчет набросать.
К отделению я подошла удивленная внезапной бешеной популярностью настолько непопулярного места, каким может быть у честных, да и у нечестных граждан районный околоток.
— Почему верхи не хотят! — скандировала толпа как-то очень знакомо, и я вспомнила ролик, который вчера смотрел патрульный. Поток народного гнева и жажды справедливости было не обойти, пришлось вступить.
Атмосфера, как на народном гулянье, разве что не наливали и не пахло жареным на открытом огне мясом на шпажках, зато запечатленной на кусках картона мудрости было столько, что мозг отказывался адекватно воспринимать происходящее. “Эльфы тоже люди!”, “Жертвы не мертвы!”, “Каждому злу по возмездию!” и даже “Восстанем!”. Обладатель последнего был моим фаворитом, не ясно, кого он представлял, но его лаконичное высказывание единственное имело для меня хоть какой-то более-менее внятный смысл. Носитель сакрального так рьяно размахивал своим воззванием на жердине, что его даже сторонники сторонились, опасаясь пополнить ряды тех, кто собирался восставать.
Приют порядка осаждали по всем правилам: основная ударная сила скопилась у ворот “крепости”, и про периметр не забыли. Там в ход шли растяжки из лент, транспарантов с криво намалеванными лозунгами, не нашедшими добрых рук, и живые цепи. В прямом смысле живые. Серьезные молодые люди-нелюди с сосредоточенными лицами борцов за справедливость стояли, держась за руки. Я потыкалась в толпе, пытаясь пробраться поближе ко входу, и потерпела поражение. Как быть? Швыряться проклятиями было бы эффективно, но не этично, а лезть напролом чревато быть записанной в те самые верхи, которые не хотят.
Меня заметил один из патрульных, опознал, что хорошо, потому что я его не помнила совсем, и выдернул из масс, как репку. Вот интересно, огородные ассоциации еще долго будут преследовать?
На парадном крыльце котами развалились еще двое патрульных, наблюдающих за безобразием. Волна народного возмущения между тем ближе пяти метров не подкатывала из-за пущенной кем-то по ограде охранки. Я прищурилась, разглядывая потоки, и похихикала забавной конфигурации защиты от неживых бродячего типа. Это явление в народе зовется призраком или привидением и представляет собой часть ментальной сути умершего, у которого осталось чрезвычайно важное незаконченное при жизни дело. Обычно они локально привязаны к месту смерти, но встречаются и такие, которые и после умудряются бегать и доставать окружающих просьбами помочь, а еще лучше, сделать все за них. Один такой повадился как-то являться управляющему конторы жилищного благоустройства и не отстал, пока скаредный гном не заменил свет-сферы на всей улице и во дворе дома умершего.
— А вот и прекрасная часть ночного надзора, — разулыбался патрульный слева от меня, его я хотя бы в лицо помнила.
— Всем выйти из тени, — отозвалась я фразой из нашумевшего сериала. — А вы охраняете или любуетесь?
— Спасаемся, — хохотнул тот, что меня выудил. — Там внутри тоже цирк.
Я заинтересовалась и просочилась в отделение. Если демонстранты (так вот откуда слово взялось!) не могли войти, то ранние посетители числом четыре опасались выйти. Никто не ругался, но они так удрученно и надрывно пыхтели и вздыхали, что мне стало жаль дежурного. Ругательные флюиды и отдельные слова доносились откуда-то из глубин коридора, где моя нога еще не ступала.
Пока я ехала, на мой магфон продублировались письма
