– Купер, я серьезно…
– Очень плохо.
– Что именно?
– Я надеялся, что ты пришла, чтобы увидеть меня.
Шеннон даже рот открыла.
– Так чего хочет Джон? – спросил Купер.
– Как ты…
– Твои зрачки расширились – это признак сосредоточенности, и ты посмотрела налево – это воспоминание. Частота твоего пульса увеличилась на десять ударов. Ты составила маркированный список ужасов, что само по себе несложно. Но ты сделала это в географическом порядке: от далеких регионов к более близким, а это вряд ли могло быть случайностью. И ты назвала меня не Ник, а Купер.
– Я…
– Все твое возражение было заучено наизусть. Это означает, что ты пытаешься меня в чем-то убедить. А это, в свою очередь, означает, что он пытается меня в чем-то убедить. Так давай к делу.
Шеннон уставилась на него, прикусив губу, и села рядом на скамью.
– Извини. Я и в самом деле пришла сюда ради тебя. А то, о чем ты говоришь, – это другой вопрос.
– Знаю. Это характерно для Джона Смита. Он преобразует свои намерения в планы, а планы воплощает в жизнь с помощью махинаций. Я это понимаю. Чего он хочет?
– Со времени его оправдания многое изменилось, – заговорила она, не глядя на Купера. – Ты знаешь, что он написал книгу?
– «Меня зовут Джон Смит». Он воистину вложил сердце в это название.
– Теперь он публичная персона, читает лекции, дает интервью прессе.
– Да-да. – Купер ухватил себя за переносицу. – И это имеет отношение ко мне?
– Он хочет, чтобы ты присоединился к нему. Ты представь только, как это будет убедительно: Смит и человек, который когда-то выискивал его, теперь работают вместе, чтобы изменить мир.
Купер смотрел на угасающий свет, на людей, идущих по ступенькам мемориала. Он был открыт круглосуточно, что всегда трогало Купера.
– Я знаю, ты ему не доверяешь, – тихо сказала Шеннон. – Но тебе все же известно, что он невиновен. Ты сам это доказал.
Дело было не только в Линкольне. На этих ступеньках стоял Мартин Лютер Кинг-младший и вещал миру о своей мечте. А теперь туда мог прийти любой, будь ты аристократ или нищий бродяга, в любой час дня…
«Что-то этот бездомный слишком уж там задержался. У него короткая стрижка на манер, принятый среди агентов. Слишком уж долго копается он в этом мусорном бачке.
Да он не только копается в бачке, а еще и оглядывается по сторонам, но направо не смотрит… а там какой-то бизнесмен разговаривает по сотовому. У телефона темный экран. У бизнесмена вздутие под одной рукой.
А этот звук, что ты слышишь, – это работает высокомощный двигатель. С турбонаддувом».
…и всем тут будут рады.
Купер посмотрел на Шеннон и сказал:
– Во-первых, Джон так же невиновен, как Чингисхан. Может быть, он невиновен в том, что́ ему предъявили, но руки у него по локоть в крови. А во-вторых, уматывай отсюда.
Она была профессионалом и не совершала необдуманных поступков, просто смотрела вдаль, словно наслаждаясь видом. Купер почувствовал, что она чуть-чуть напряглась, увидев бродягу у бачка.
– Лучше вместе.
– Нет, – ответил он. – Я все еще остаюсь правительственным агентом. Со мной все будет в порядке. А ты – разыскиваемый преступник. Давай, как ты это умеешь. Пройди сквозь стену.
Звук двигателя становился все громче, машины приближались с разных сторон. Скорее всего, внедорожники.
– Слушай, я не шучу… – сказал Купер, бросая взгляд через плечо.
Но девушка уже исчезла.
Он улыбнулся и тряхнул головой. Этот трюк Шеннон никогда не устаревал.
Купер встал, снял куртку, вытащил из кармана бумажник, положил то и другое на землю. Делая шаг назад, развел руки в стороны и растопырил пальцы.
Машины были хороши. Четыре черных «кадиллака-эскалейд» с затонированными стеклами подъехали одновременно с разных сторон – не налет, а чистый балет в постановке Басби Беркли[6]. Двери распахнулись, и из них с хореографической точностью высыпали люди. Укрывшись за капотами автомобилей, они взяли Купера под прицел автоматических винтовок. Человек двадцать, не меньше, хороший боевой порядок, открытые линии огня.
Хорошая новость состояла в том, что эта команда была явно профессиональной и действовала настолько безбоязненно, что сомневаться в ее принадлежности правительству не приходилось. Плохая же – в том, что в правительстве было немало людей, желавших Куперу смерти.
«Ну, была не была».
Держа руки расставленными, он прокричал:
– Меня зовут Ник Купер! Я агент Департамента анализа и реагирования. Оружия у меня нет. Мои документы в бумажнике на земле.
Из задней двери одного из внедорожников вышел человек в невзрачном костюме. Он двинулся вкруговую и Купер отметил, что винтовки разворачиваются и берут под прицел другие направления.
– Мы знаем, кто вы, сэр. – С этими словами агент нагнулся, поднял бумажник и куртку и протянул ему.
– Все чисто, – бросил он короткую фразу, какими разговаривают по радиосвязи.
По круговой дорожке приблизился лимузин, вырулил на бортовой камень, проехал между машинами и остановился рядом. Агент открыл дверь.
Изумленный Купер сел в салон, пахнущий дорогой кожей, и увидел двоих. Подтянутую, излучавшую бесконечную компетентность женщину лет пятидесяти пяти с холодным взглядом. И чернокожего мужчину с внешностью преподавателя Гарварда… кем он и был прежде.
«Ну-ну. А ты-то еще раньше по всяким мелочам определил, что день принимает странный оборот».
– Здравствуйте, мистер Купер. Позвольте называть вас Ник? – сказал мужчина.
– Конечно, мистер президент.
*
– Приношу извинения за некоторую театральность, которая предшествовала нашей встрече. Мы в последние дни слегка нервничаем.
Лайонел Клэй обладал преподавательским голосом: сочным, низким, чуть сдобренным южнокаролинской гнусавостью, – и при этом блистал широтой ума.
«Вежливо сказано».
По мере того как сверходаренные продолжали активнее доминировать во всех сферах – от спорта до зоологии, – обычных людей все сильнее это беспокоило. Было нетрудно представить мир, разделенный на два класса, как, например, в романе Герберта Уэллса, но никто не хотел быть морлоками[7]. С другой стороны, маргинальные элементы из анормальных не сражались за простое равенство, они были уверены в своем превосходстве и готовы убивать, чтобы доказать это. Америка привыкла к терроризму, к смертникам в поясах шахидов в супермаркетах и к ядам, отправляемым по почте сенаторам. Самой кровавой была атака 12 марта: террористы взорвали здание Новой фондовой биржи на Манхэттене, при взрыве погибли тысяча сто сорок три человека. Купер был там, бродил как пьяный по усыпанным стеклом улицам. Ему до сих пор снилась розовая плюшевая игрушка на асфальте одного из перекрестков Бродвея.
«Мы не слегка нервничаем – мы обделались от страха».
Но в ответ Купер сказал только:
– Я понимаю, сэр.
– Это Марла Киверс, начальник штаба, – представил женщину Клэй.
– Мисс Киверс, – кивнул Купер.
Хотя он уже одиннадцать лет был правительственным агентом, политика никогда его не интересовала. И все же даже он знал: Марла Киверс – крутой политический делец, закулисный посредник, чья безжалостность стала притчей во языцех.
– Мистер Купер, – ответила она на приветствие.
Президент постучал костяшками пальцев по перегородке, и лимузин тронулся.
– Марла? – сказал Клэй.
– Мистер Купер, это вы выложили видеозапись по «Моноклю»?[8] – спросила Киверс.
Так, значит, все вступления закончились.
Перед мысленным взором Купера возник тот вечер. После того как Шеннон освободила его детей, он загнал своего прежнего босса Дрю Питерса на крышу. Там отобрал у него видеозапись разговора с президентом Уокером, а потом сбросил наставника с высоты двенадцатиэтажного здания.
И испытал удовлетворение.
Потом Купер сидел на скамейке неподалеку отсюда и решал, что делать с этим видео. Бойня в ресторане «Монокль» была первым и наиболее провокационным шагом в разделении страны: не Север против Юга, не либералы против консерваторов, а нормальные против сверходаренных. Ему казалось, что нужно раскрыть правду об этой атаке, хотя он и понимал, что не сможет контролировать последствия своего поступка.
Что там сказал ему Дрю перед концом? «Если ты это сделаешь, то мир вспыхнет».
Президент Клэй пристально смотрел на него. Купер понял, что его испытывают.
– Да, я.
– Это было довольно необдуманное решение, – заявил Клэй. – Возможно, мой предшественник не отличался добродетелями, но он был президентом. Вы подорвали веру страны в его полномочия. В правительство в целом.
– Сэр, позвольте, эту веру подорвал не я, а сам президент Уокер, когда заказал убийство американских граждан. Я всего лишь рассказал правду.
– Правда – довольно скользкая концепция.
– Нет, величие правды в том, что она правдива. – В голосе Купера прозвучала прежняя непокорная нотка, и он, поймав себя на этом, добавил: – Сэр.
