— Но это ведь ужасно!
— Отнюдь. Это природа. Кукушки тоже агрессивные имитаторы — гнездовые паразиты — и эти маленькие паршивцы увековечены в часах.
— Ээ-э... ну допустим, — Я вновь зашагала, присматриваясь к макрели, когда мы переходили дорогу. — Тем не менее, довольно тревожно думать о кошке, которая сожрала других кошек.
— Рук, это не каннибализм, а камуфляж. В ваших руках доказательство того, что животное вообще не было кошкой. Как только она была вынуждена определить новый, регулярный источник пищи, её тело адаптировалось.
— Так значит они... эти существа, как по мановению волшебной палочки, могут превращаться в создания, которых употребляют в пищу?
— Рук, нет тут никакого волшебства. Это наука. Способность некоторых существ приспосабливаться к окружающей среде. Сам Аристотель описал механизм маскировки осьминогов. Они самопроизвольно могут менять цвет.
— Как хамелеоны?
— Именно. Здесь же очевидно биологический механизм сложнее, но мало чем отличается от хамелеона, меняющего цвет кожи. На самом деле, Дарвин окрестил этих маленьких существ хамелеоморфами, ссылаясь на меняющих цвет ящериц. Неправильное употребление, конечно, поскольку термин хамелеон относится не к адаптации, а скорее в переводе с латыни означает «Лев земли», но такова традиция обозначения одного животного за другим.
— Этого не может быть. Чарльз Дарвин никогда не открывал изменяющих форму животных. Он бы написал об этом.
— Да-а? — Мы поднялись на холм рыночной улицы, и Джекаби лукаво улыбнулся, когда мы начали спуск. — А не написал?
В Джекаби было нечто-то такое, от чего мне захотелось произвести на него впечатление. Возможно, не терпящее возражений высокомерие или его откровенная манера вести разговор, а, может, отсутствие какого бы то ни было притворства, когда он разговаривал со мной. Справедливости ради замечу, что Джекаби мог быть откровенно наглым и некорректным, но обращаясь со мной, как с ребенком, он умудрялся оскорбить еще сильнее. Мне так хотелось доказать ему, что я что-то собой представляю, и Джекаби дал мне этот шанс. Я собиралась изложить остроумное возражение на ухмылку моего работодателя или, по крайней мере, внести свой весомый вклад в завязавшийся разговор. Но к сожалению, не всегда получается, как бы нам того хотелось.
Вместо этого стоило мне открыть рот, как мой каблук зацепился за обломок кладки, и я неуклюже растянулась на улице, вылив на себя воду, пустив хрустальную миску для пунша — и ее несчастную обитательницу — в полет по оживленной улице.
Хрусталь каким-то чудом выдержал неожиданное падение и ухабистый полет по кварталу, подпрыгивая по мощеной улице, словно катясь на санках. Улицы Нью Фидлхэма никогда не бывают пусты, и полдюжины прохожих наблюдали за полетом миски, пока дорога не свернула в сторону, и та не врезалась в поворот. Пешеходы бросились врассыпную, когда миска взорвалась у них под ногами, осыпая небольшой магазинчик кожаных изделий дорогостоящей шрапнелью. Последние осколки еще не успели упасть, а я уже была на ногах.
Перепуганная макрель плюхнулась и заскользила по мокрым камням. Стоя в начале улицы, я все же могла видеть, как она балансировала на краю ливнестока. Бормоча под нос проклятия, я из последних сил надеялась, что рыба просто застынет на месте. Может, хотя бы раз мой провал обернуться чем-то простым, а не превращаться в тяжкое испытание? Неужели я о многом прошу? Время замедлилось, и маленькая чешуйчатая паразитка подпрыгнула вверх, описав дугу над решеткой.
В тот самый момент, когда мой провал казался абсолютным, ко мне пришло спасение в лице мужчины с густой бородой. Его толстые пальцы с невероятной сноровкой ухватили рыбину за хвост. Удерживая её одной рукой, второй он подхватил меня, помогая остановиться. Когда я, наконец, твердо встала на ноги, мужчина рассмеялся громким гулким смехом и хлопнул меня по плечу.
— Ха! Поймал, — его рот, скрытый густой, жесткой бородой, растянулся в широкой улыбке.
— Улов дня, Хадсон, — раздался позади меня голос моего работодателя.
— Ишь ты! Неплохая макрелька — правда, думаю, она еще растёт. Придется отдать её! Ха! — Мужчина снова громко рассмеялся и хлопнул меня по спине так энергично, что я едва-едва устояла на ногах. — Если рыба научилась летать, то это определенно твоих рук дело! Рад был повидаться, Р.Ф. О, кстати... давай-ка напоим этого приятеля. Постой-ка.
Гороподобный мужчина тяжелой неуклюжей поступью зашагал к кожаной лавке и протиснулся внутрь, не выпуская из рук извивающуюся рыбину. С моей блузки капала вода. Когда я развернулась к своему работодателю, под ногами звякнули осколки стекла.
— Мистер Джекаби, я...
Он сурово смотрел на меня.
— Мне так жаль, — сказала я.
Он не отводил глаз. Его брови поползли вверх.
— Мне очень, очень-очень жаль.
Он вздохнул.
— Количество «очень» в вашем извинении не влияет на дело. Мисс Рук, что вы видите, когда смотрите на этих существ? — он протянул мне коробку, и маленькая мохнатая мордочка из любопытства высунулась наружу.
— Я вижу... котят.
— А хотите знать, что вижу я?
Я кивнула. Джекаби не был обычным детективом. Он брался за дела, которые не смог бы распутать ни один из обычных детективов, бросаясь в фантастические погони, выходя за рамки общепринятых норм морали. Джекаби был невероятно хорош в раскрытии паранормальных и запутанных явлений — никто не мог похвастаться, кроме него, такой библиотекой по оккультизму и такими обширными познаниями по неизведанному — потому что сам Джекаби был невероятным и паранормальным. Все то, что мы с вами видели только поверхностно, он видел иначе. Он мог проникнуть в суть вещей. Он сказал, что это делает его «Провидцем» — хотя толкование этого понятия отнюдь не имеет ничего общего с гадалкой по картам Таро или к шарлатану с магическим кристальным шаром. Джекаби видел истину в каждой вещи, в каждом человеке.
— Что же вы видите? — спросила я.
— Я вижу ещё до конца нераскрытый, нецеленаправленный потенциал: они совершенно точно кипят им. Это не обволакивает их кожу как обычная аура. Оно трещит и искрится, и бурлит. Пока они очаровательны и в меру послушны, но со способностью к несметным разрушениям. Дарвин впервые обнаружил маленьких хамелеоморфов на острове Маврикии. Вы не найдете упоминание об этом ни в одном из школьных учебников. Там же он обнаружил еще птиц — пока что-то не истребило их. Голландские матросы назвали их walghvogels — «омерзительные птицы». Согласно некоторым старым отчетам, включая секретное досье, составленное лично Дарвиным, они были свидетелями пожирания себе подобных. В течение полувека со времени их обнаружения, птицы были ликвидированы. Возможно, вы знаете их под более распространенным названием — Додо.
